В этот ответственный момент дверь
отворилась, и миловидная горничная впустила в кабинет мою
нареченную.
Любимая была одета по последней моде
и, судя по всему, привыкла обитаться в столицах. Здешние же хоромы
произвели на нее самое гнетущее впечатление.
Настолько, что войдя в кабинет, она
полностью проигнорировала собравшихся и обратилась непосредственно
ко мне, как к единственно родному человеку.
– Пьер! – воскликнула она, едва
появившись на пороге, – Что происходит? Почему ты так внезапно
уехал, и что это за чудовищный дом?
– Увы, душа моя, – скорбно произнес
я, поправляя парик и с трудом удерживаясь, чтобы не утереть пот
рукавом. – Мой отец умер, и мне пришлось принять его дар.
– Какой еще дар? – глаза у дамы стали
круглыми.
А заимодавцы, прекратив спор,
обернулись в ее сторону. Кажется, их всех сейчас озарила мысль, что
в здешнем именьи не все чисто.
– Древний, – ответил я замогильным
голосом. – Ты видишь, как я изменился.
– Да, – пролепетала возлюбленная,
пятясь к дверям.
Кстати, на пальце у нее я заметил
кольцо с большим бриллиантом. Скорее всего, это был подарок на
обручение, и стоил он наверняка не мало.
– Большая удача, что ты приехала
сама, не заставляя призывать тебя силой, – продолжил я нагнетать. –
Теперь сыграем свадьбу и дальнейшую жизнь…
– Нет! – взвизгнула дама.
– Кольцо обручения связывает нас
неразрывно.
– Нет! – она вцепилась в бриллиант и
принялась сдирать его с пальца. Однако надет он был на перчатку и
сидел прочно.
Я встал.
– Дай же мне руку, возлюбленная
моя.
Далее удачно вспомнились еще
ненаписанные стихи Пушкина, и я, на ходу перекладывая письмо
Татьяны на мужской вариант начал мрачно, сверля даму глазами,
зачитывать: «Вся жизнь моя была зароком свиданья верного с тобой.
Узнай, тебе я послан Богом! Навеки я…»
– Нет! – заорала столичная модница,
срывая кольцо вместе с перчаткой и, швырнув его в мою сторону,
кинулась прочь.
Я медленно опустил протянутые к
дамочке руки, немного постоял, а затем опустился на сиденье.
– Связь разорвалась, – молвил
глухо.
Осип, подобрав перчатку с кольцом,
положил ее передо мной на стол.
Я кивнул и тут почувствовал, что от
речей, при которых верхняя моя губа естественны образом шевелилась,
клейстер окончательно размяк, и усы сползли вниз. Образовав нечто
вроде двух черных клыков, торчащих у меня из углов рта.