Я
вспоминала этот разговор, слушая её крики на первом этаже, и думала о том, что
тогда, три года назад, эта перспектива казалась мне ужасной. А сейчас – нет.
Внизу
раздался хлёсткий удар и приказ: "Открывай рот! Давай, работай!", в
ответ была тишина, потом голос отчима стал тише и довольнее, протянул:
"Вот так, да… Моя девочка. Хорошая девочка, да, сделай это, как ты умеешь.
Вот так".
Это
было невыносимо слушать, хотя я слушала это годами, это каждый раз резало меня
без ножа, мне хотелось плакать, хотя я не могла точно сказать, от чего – от
злости, от жалости, от отвращения или зависти. Я закрывала ладонями уши, но всё
равно потом открывала – я боялась находиться в тишине, боялась, что что-то
пропущу и не успею среагировать. Я один раз уже попалась, когда залезла в
ванну, открыла все краны и врубила музыку в наушниках, чтобы шум воды перебил
крики внизу. И очнулась от того, что отчим вынес плечом дверь в ванную, не
замечая висящей у него на локте матери – он работал строителем, он был очень
сильным, и точно знал, как именно нужно ударить по нашему картонному дому,
чтобы он сломался. Я тогда испугалась настолько сильно, что эпизод просто
стёрся из памяти, я не помнила, зачем он вообще ко мне вломился. Когда я
спросила об этом мать на следующий день, она посмотрела на меня как на грязную
шлюху и сказала: "А ты почаще перед ним бегай в майках и шортиках, в
которых половину задницы видно, узнаешь". Я не бегала перед ним в
шортиках, у меня вообще не было открытой одежды, но намёк я поняла и совет
учла.
С
тех пор я всё время сутулилась, пряча грудь, закрывала лицо волосами и носила
нарочито отвратительную одежду, мама надо мной иногда подшучивала по этому
поводу, но приодеть меня не пыталась. Говорила – всему своё время, настанет
однажды и моё, когда она постареет.
Я
не представляла, что это будет за фантастическое время, когда я внезапно стану
привлекательной – мама была очень красивой от природы, и умело подчёркивала это
причёсками и макияжем, я её красоту не унаследовала, так что в это всё даже не
лезла.
Ева
когда-то пыталась накрасить меня и нашу вторую подружку-изгоя, для этого она
украла косметику у мамы. Мне было стыдно об этом вспоминать, мы выглядели как
старые проститутки, которые не могли провести ни одной прямой линии своими трясущимися
руками, это было ужасно. А потом эта косметика ещё и не до конца смылась, я
пришла домой с чёрными следами на глазах и бровях, за что получила от матери
впечатляющую пощёчину, гораздо сильнее, чем обычно, и обвинения в том, что я
проститутка и мне ещё рано. Я согласилась и больше не пыталась.