Александр
слушал друга, завороженный его речами и стройностью идей, слушал,
несмотря на крайнюю усталость и подступившую скорбь от потерь
близких ему людей.
— Если бы
миазматическая теория была верна, бегство из зараженного района
была бы спасительной и погибли бы лишь ослабевшие, — уверенно и
вдохновенно говорил Жорж-Мишель. — Но инфекция убивает и в самых
благоприятных для жизни краях, стоит там появиться беглецам из
зараженной местности. Если бы миазматическая теория была верна,
ограничение проникновения в район, пораженный миазмами, был бы
спасением, а бегство оттуда было бы благим для общества. Но
распространении инфекции вместе с беженцами ясно доказывает, что
они несут контагии на своих вещах и на своих телах. Я уверен, в
своих словах, как и в том, что контагии имеют столь малые размером,
что недоступны человеческому глазу. Но, поверьте, когда-нибудь я
сумею так сфокусировать свои стекла, что любой сможет увидеть эти
частицы и защититься от их губительного действия.
Александр
глядел на своего друга с той гордостью, с какой обычно смотрят на
того, кто сумел отыскать дорогу в зарослях, свет в кромешной тьме и
вывести себя и других их тьмы губительного невежества. Воистину,
даже если бы Жорж Релинген не был принцем и родственником королей,
он нашел бы свое место в анналах истории.
Мартин
внимал словам хозяина замка с внимательностью человека, не вполне
понимающего его речи, однако услышавшего в них что-то важное, а,
главное, понятное для себя. А потом проговорил, словно, наконец,
смог увязать слова его высочество с чем-то памятным для
себя.
— Это
испанцы… Это они нанесли удар.
О
приготовленных подарках Александр де Бретей вспомнил на третий день
пребывания в Лоше. Понял, что настолько погрузился в водоворот
событий, что начал забывать об обычных человеческих обязанностях и
радостях. Однако вручив, наконец, свои дары, Александр услышал
такие же покаянные слова друга. Принц Релинген приготовил для него
книги и точно так же за делами забыл об этом. Зато когда подарки
обрели, наконец, своих хозяев, вызвав ожидаемый восторг и живейший
интерес, Жорж-Мишель совершил еще одно дело — вручил Мартину
дворянскую грамоту и двадцать тысяч ливров на обзаведение. Попытка
старосты Влиланда сказать, что он служит не за деньги, была
пресечена быстро и жестко, и Жорж-Мишель бросил на адмирала такой
взгляд, что слова возражения немедленно замерли у Мартина на
языке.