Слава Богу,
хотя бы любовь к драгоценностям Луи сохранил, но драгоценности не
валяются на дороге подобно булыжникам. Конечно, королева-мать щедро
одаривала внука, однако драгоценности Луи принадлежали только Луи,
и на их фоне драгоценности Луизы выглядели скромно и
блекло.
Последнее
тоже раздражало и вызывало еще большее ожесточение в отношении
крестного мальчишки. А Луизе просто нужны были деньги. Она вовсе не
считала, что должна отойти в сторону, в безвестность, в семью,
чтобы не бросать тень на юного верзилу-принца.
«Верзила…» — почти бессмысленно повторила графиня и
радостно вскинула голову. Никто не умел так красиво и царственно
поднимать голову и так по-королевски улыбаться. Луиза вдруг поняла,
что, наконец, знает, как привезти в своей парижский отель
доставшееся ей в наследство от мерзавца Каймара сокровище. Луи был
крепок, вынослив и неумен. Он с легкостью перетащит в ее карету
содержимое как минимум трех сундуков. И не будет ничего спрашивать,
когда она заявит сыну, будто просто выполняет просьбу родственников
приглядеть за их имуществом — только и всего. А потом можно будет
даже съездить в Лош, если мальчишке так уж хочется встретиться со
своим крестным братом. Богатство требует жертв! И, конечно, надо
будет придумать основание для поездки в Анжер, но здесь уж графиня
не видела никаких сложностей.
Королеве-матери она сообщила, что Луи тоскует по
семье крестного. Его величеству ГенрихуIII— будто
забыла в Анжерском замке любимое жемчужное ожерелье, а Луи берет с
собой, чтобы выполнить обязательства в отношении крестного отца
сына.
Как это
часто случалось в ее жизни, самая примитивная ложь оказалась и
самой действенной. Луи с восторгом приготовился к путешествию,
совершенно не смущаясь дурной погодой. Мадам Екатерина велела
поспешить, дабы ее внук не страдал ни мгновением дольше
необходимого. Неблагодарный Генрих просто пожал плечами, рассеяно
махнув рукой и добавив, что Луи и правда надо проветриться. Она
могла выехать немедленно, и никто бы не посмел ее
задержать!
Иоганн
Нассау явился во временную резиденцию руварда в полдень. Пришел он
не один, а с канцлером Гельдерна Элбертом де Леу, и от одного
взгляда на мрачные лица двух юристов приподнятое настроение, не
оставлявшее руварда с благополучно завершившегося процесса, начало
стремительно увядать.