Он уже
хотел уйти, когда Филипп не выдержал.
— Вы
гостили в королевских резиденциях? — в изумлении вопросил он. За
один день он узнал больше, чем за последние полгода.
—
Конечно, и не раз, — невозмутимо отвечал Александр. — Больше всего
мне понравилось в Бастилии!
И
невольно улыбнулся, заметив выражение изумления на лицах
друзей.
— В Шатле
тоже было весело, а вот в Консьержери мне не понравилось, но я и
был там всего два дня, — принялся рассказывать рувард.
— Но
почему? — Арман не смог сдержать любопытства. — То есть, я хотел
сказать, не почему два дня, а как вы вообще туда попали?
Александр
вновь привалился к камину.
— Я
расскажу, но, надеюсь, вы не станете распространяться об этом за
пределами данной комнаты, — с преувеличенной серьезностью
предупредил он. — Тогда все это казалось мне обычным делом, но
сейчас, став верховным судьей Низинных земель, я понимаю, что в
отрочестве не был образцом благонравия.
— А,
по-моему, в Париже вообще нет благонравных мальчишек, — усмехнулся
Жорж-Мишель.
— Как это
нет? — возмутился Александр. — А Филипп?
И сказано
это было таким тоном, что Аньес улыбнулась, Жорж-Мишель хмыкнул,
Арман рассмеялся, а Филипп покраснел от удовольствия.
«Да иди
же ты к ним, иди!» — вновь мысленно воззвал Александр, но юный
принц был глух к безмолвным воззваниям, и потому графу де Бретею
все же пришлось начинать рассказ о том, как юный шевалье в том
возрасте, когда еще не носят шпагу, вообразил, будто некий вельможа
недостаточно уважительно посмотрел на его такую же юную подругу, и,
поскольку схватиться за шпагу шевалье еще не мог, попросту закидал
вельможного грубияна навозом.
Рассказ
был красочным, веселым и настолько смешным, что Арман хохотал в
голос, а Филипп то и дело забывал о своей роли степенного государя
и прыскал от смеха. Аньес с умилением наблюдала за сыновьями, а
Жорж-Мишель размышлял, что даже в его заточении, видимо, был смысл
— его сыновья были рядом, а друг, наконец-то, заговорил о том, что
когда-то прошло мимо его внимания. А еще его опыт говорил, что
самое неприятное Александр из деликатности умолчал. Рассказал
историю с дю Гастом — Жорж-Мишель вдруг вспомнил все россказни о
лихом рубаке, потом плавно перешел на Шатле и Бастилию, не менее
весело и непринужденно. Это было до уморительности смешно, но
сердце опального принца сжималось от осознания того, на каком
тонком волоске висела тогда жизнь его друга. Он уже почти закончил
для него все наставления, а сейчас окончательно уверился, что из
него получится прекрасный правитель.