Испания
встретила молодого принца Релингена как любимого сына. Благоволение
короля к крестнику, награды и почести, сыплющиеся не только на
молодого правителя, но и на его свиту — все это было необычно и
непривычно для небольшого и сдержанного в развлечениях
релингенского двора, но Филипп махнул рукой и позволил себе и своей
свите погрузиться в атмосферу роскоши дворца Санта-Крус. Искусные
работы лучших оружейников Толедо, фламандские кружева, шелк и
бархат — спустя пару дней юный правитель Релингена и его свита
ничем не отличались от придворных короля Филиппа.
Тем более,
что испанский наследник Релингена знал в совершенстве — из уважения
к крестному, а те, кто хотели ему служить, выучили чужой язык
поневоле. Трудно не выучить язык, на котором твой господин говорит
не меньше двух дней в неделю.
Филипп
проводил многие часы с королем Испании, после которых Лео столь же
долго разбирал документы, вникая в хитросплетения испанских
законов.
Еще нужно
было смириться с тем, что его повелитель вернется в Релинген один.
«Один» не в смысле «без спутников» — свита молодого правителя
больше напоминала небольшую, но хорошо обученную армию. «Один» — в
смысле «без Лео». Молодой релингенский дворянин должен был остаться
на службе в испанской армии.
«Бретей»,
— веско сказал Филипп в конце их тяжелого разговора, сообщая юноше
свою волю.
«Бретей» —
только ради будущей победы над Бретеем Лео согласился оставить
своего государя без присмотра.
А в один
из дней Филипп неожиданно сообщил своей Тени, что у них будет
серьезный разговор. Что может быть серьезнее того, что принц
вернется в Релинген без него?
Как только
они остались одни, Филипп жестом указал Лео на табурет:
— Сядь!
Сядь и слушай внимательно.
Молодой
дворянин принца попытался было протестовать — не дело слуге сидеть,
когда господин стоит, — но Филипп не обратил на это никакого
внимания. Выдохнул, будто ушат холодной воды на себя опрокинул и
резко, слишком резко для своей обычной манеры выпалил:
— Они
хотят устроить праздник Веры… в нашу… в мою
честь.
Осознав,
что Лео ничего не понял, жестко и размеренно добавил:
— Праздник
веры — аутодафе...
Лео
побледнел.
Тени
принца довольно приходилось и убивать, и вершить правосудие —
тайное или явное, и не позволять мольбам и просьбам занимать свое
сердце. Но ни разу за время его службы пламя костра не вздымалось
над Релингеном. Филипп вполне понимал чувства Лео и не настаивал,
даже если речь шла об отравителях. И вот здесь, в Испании огненное
действо должно было принять форму роскошного представления в честь
крестника короля.