— Ваше
высочество, простите меня, но вы должны быть примером для подданных
в соблюдении закона. Я не посмею принять такой знак вашего
расположения.
Филлип
поборол искушение выругаться — он был очень воспитанным
принцем.
— А что
незаконного, сударь, можно разглядеть в этой обычной грамоте? —
ледяным тоном осведомился он у стоящего перед ним юноши.
Лео
побледнел. Он никогда раньше не спорил со своим государем, но здесь
было дело принципа.
— Моя мать
еще жива, мой принц, и я не откажусь от своего родства, даже ради
десяти таких грамот, даже если я рискну навсегда потерять ваше
расположение. В мыслях у меня никогда не было хотя бы на день
оставить службу у вас для любых родственников, но это родство перед
Богом, а не перед людьми.
Филипп не
ждал такой пылкой речи от молодого человека, но не мог не признать,
что зерно истины в его словах есть. Но не более того. Филипп
улыбнулся. Он предвидел такой вопрос, так что ответ не замедлил
себя ждать.
— Если ты,
Лео, сможешь привести мне женщину по имени Матильда фон Виссен, я
подумаю над твоим вопросом, — твердо, но уже не так холодно и резко
ответил Филипп.
Лео не мог
не признать, что его господин одержал безоговорочную победу в этом
юридическом поединке. Матильда фон Виссен умерла для этого мира,
приняв постриг.
Таким
образом, никаких препятствий между Лео и его дворянской грамотой не
стояло. К документу прилагалась награда от принцессы,
обрадовавшейся возможности доставить радость верному человеку, и
фамильная шпага фон Кюнебергов, несколько старомодная и
тяжеловатая, но, тем не менее, ясно показавшая, что у древнего рода
появился наследник.
Впрочем,
удивительным новое положение было только для Лео, потому что
большинство релингенских придворных давно смекнуло, что пожилой
советник неспроста приставил на службу принца своего
племянника.
«Мужчины
не плачут. Мужчины ненавидят молча», — Лео привычно проверил
экипировку, коротко приказал заменить шпагу — роскошную парадную
шпагу на старый надежный клинок, подаренный приемным отцом —
прикосновение к стали вернуло ощущение жизни, легко вскочил в
седло.
«Проклятый
Бретей! Придет время — и он заплатит за все. И за родителей его
господина, и за этот «праздник веры»!»
Бросил
коня в галоп — вдоль извилистого берега реки, выше в горы, подальше
от пропахшего дымом костров Вальядолида.