Сэдрик никогда не чувствовал ничего подобного. В храмы его не
пускали, а если удавалось проскользнуть, он ощущал перед ликом
Творца лишь одиночество и потерянность. Дару было всё равно.
Некоторые монахи и святые наставники казались опасными, от них
тянуло холодной злобой. Вероятно, если бы Сэдрику пришлось
встретиться с каким-нибудь старцем святой жизни, он знал бы, каково
Дару рядом с Божьим человеком – но святых старцев он не видал
никогда.
Тем более, что сейчас ночь. Король – где бы он ни был – спит. И
надо как-то ориентироваться в этом городе, в чужом городе, где всё
непонятно.
Что же это за дома? И где у них двери?
Повозки... если такая налетит, то сомнёт и переломает, идти по
дороге и попасть под такие колёса рискованнее, чем попасть под
копыта лошадей. Вдоль дороги шла полоска жухлой, убитой холодом и
заиндевелой травы; Сэдрик пошёл по ней – повозки, скорее всего,
ездят по гладкому, ведь трава не тронута колёсами.
Он не представлял, куда идти, и побрёл, куда глаза глядят.
Посыпался ледяной дождь со снегом, холод стал совсем нестерпим, Дар
причинял боль, как тлеющий уголёк в замёрзшей ладони. Очень
хотелось в тепло, но Сэдрик совершенно не представлял себе, где его
найти.
Повозки пролетали мимо несколько раз. Сэдрик вздрагивал, слыша
их шум, но – инстинктивно, ему уже не было страшно, тем более, что
они и впрямь ездили лишь по мощёной дороге. Пробежала собака, и
Сэдрик обрадовался, когда её увидел. На перекрёстке дорог
расположились маленькие домики, залитые ярким светом. Громадная
светящаяся картина с крынкой молока и стопкой дымящихся оладий,
приделанная прямо к крыше домика, поразила Сэдрика – но он тут же
понял: это вывеска. Трактира или лавки, где продают еду.
Чародейская, но, по здешним меркам, обычная.
Богатство этого города не постигалось рассудком. Лавочник,
продающий оладьи, владелец крохотного закутка – разыскал где-то
чародея и сумел заплатить достаточно, чтобы тот сделал такую
вывеску?
От вида нарисованных оладий рот наполнился слюной. Сэдрик
вспомнил, что голоден, что голоден давно, и что денег у него почти
нет. А те, что есть – возьмут ли здешние торговцы? А если тут у
всех – золотые монеты?
Но дорогу он перешёл и подошёл к лавочке.
Лавочник не должен его сразу гнать. И – он, конечно, не спит,
иначе не жёг бы свет.