Даше хотелось побыть с ним, а Кириллу хотелось побыть одному.
Одиночество казалось желанной роскошью. Ради одиночества он
отказался и от Рима, и от Египта, и от Греции. Кирилл смутно
надеялся, что в Питере-то его оставят в покое хоть на некоторое
время – но Даша пришла без звонка, и прятаться за дверью было
глупо.
Единственное, что пришло Кириллу в голову – пойти в кино. Даша
восхитилась идеей.
С фильмом не повезло. Кирилл с отвращением грыз попкорн, с
отвращением смотрел на экран и понимал, насколько нелепа ситуация:
рядом девочка, влюблённая до беспамятства, и смысла в этом нет
никакого.
К Даше он относился неплохо. Но это «неплохо» и рядом не лежало
с тем неизбывным восторгом, который чувствовала Даша, когда Кирилл
неосторожно оказывался рядом.
Каждый раз, когда Даше или другой девочке удавалось завладеть
вниманием Кирилла и хоть парой часов его времени, Кирилл тоскливо
ощущал, что поймался. За девочками надо было ухаживать. Девочек
надо было завоёвывать. Но девочки ему этого не позволяли, они
рвались завоёвывать сами – Кирилл видел себя буйволом, гоняемым
стаей бодрых львиц.
Он не успевал почувствовать ни симпатии, ни влечения. Не успевал
ничего захотеть.
В такие минуты его внутренний барометр показывал «великую сушь».
Облом граничил с полным отчаянием. Впрочем, «не успевал захотеть»
было формулой, выражающей всю эту жизнь Кирилла в большинстве
проявлений.
В детстве он не успевал захотеть игрушку или лакомство: родители
всегда были впереди на шаг. Ребёнок, чьи прихоти взрослые спешат
исполнить со всех ног, считается балованным, но Кириллу всегда
казалось, что баловство – это что-то иное, к нему не относящееся:
прихотей у него не было, он не умел капризничать. Кириллу только
хотелось успеть пожелать чего-то раньше, чем взрослые подсунут это
что-то ему под нос – но он не успевал. Ему не давали подумать и
решить. В детском саду он горько плакал, спрятавшись куда-нибудь в
уголок, чтобы не огорчить маму. В школе он мило улыбался и
благодарил, ощущая великую сушь.
Отчасти поэтому Кирилл всей душой любил животных. Общаясь с
ними, он успевал. Когда ему хотелось рассмотреть живого воробья –
он поднимал воробья с земли, да. Любая живая тварь без страха
давалась ему в руки. Но звери, по крайней мере, не пытались
предугадывать желания Кирилла, не лезли к нему в любое время дня и
ночи и не ловили его для того, чтобы он с ними «посидел».