“Первая причина — это ты” — всплыла в голове строчка из старой
песни. Ну, на самом деле не только ты, Юри. Все вы. Хоть и в разной
степени. Надо будет после собрания подловить Монику и спросить у
нее, что за переключение между сценами я наблюдал перед тем, как
отрубиться. У нее знаний об этом мире все-таки побольше будет.
(если только она твои глюки не вызвала)
В любом случае, уехать в больничку сейчас я никак не могу.
Скрипт такого не предусматривает и, хотя мир сейчас вполне себе
проработанный и на каком-нибудь пустыре меня не дропнут, так жестко
отклоняться во время сцены не хочется.
— Не надо скорой, — заверил я, — все уже прошло.
И даже почти не врал. О приступе сейчас напоминало только легкое
головокружение да ноющая шишка
(в штанах, фьюить-ха)
на лбу. Кажется, когда начал падать, никто не удосужился меня
подхватить, поэтому треснулся я здорово.
— …меня просто недосып догнал наконец. Я режим сбил и
восстановить его не могу до сих пор, да еще дел невпроворот
навалилось, вот и не вывожу. Организм так сигналит, чтоб я немного
притормозил, — развел я руками, — так что не надо врачей. Не люблю
я их. Давайте лучше стихи почитаем. Только это, дайте мне,
пожалуйста, листочек, мне свой стих переписать надо, он в
телефоне.
Все четверо глядели на меня с разной степенью недоверия. А Саёри
еще и с грустью. Наверняка считает себя виноватой в том, что я весь
свой ресурс слил.
— Что ж, — произнесла Моника, перетасовывая стопку бумаг на
столе, — если ты так считаешь, Гару, то ладно. Но если почувствуешь
себя плохо, не терпи и не строй из себя героя, говори сразу,
хорошо?
— Идет, — согласился я.
— Вот и славно. Пока я президент, никто в этом клубе не
умрет.
Последнюю фразу Моника сопроводила такой загадочной улыбкой, что
Мона Лиза потемнела бы от зависти в своем Лувре. Вот зараза, могла
бы еще и подмигнуть, раз уж мы настолько толстыми намеками
бросаемся.
— Это обнадеживает, Моника, — потянулся я за телефоном, —
Нацуки, подай мне сумку, я забыл ее взять, а вставать
тяжеловато.
— Я тебе носильщица, что ли? — вздернула коротышка нос, — встань
да возьми.
— Передай сумку, ПОЖАЛУЙСТА, — попросил я таким слащавым тоном,
что самому стало противно.
Она закатила глаза, но сумку все же передала. Я открыл заметки
на телефоне, выдрал из школьной тетради лист и принялся
переписывать пинк флойдовский текст. Эх, жаль, что в музыке я не
силен. Какое-то время ходил на уроки вокала в одну небольшую студию
в соседнем районе, но через три месяца занятий убедился, что мой
отприродный голос годится только на то, чтоб кричать в супермаркете
“Свободная касса!”