Парень спрятался хорошо. Даже я едва разглядела за сплетением
ветвей скорченную фигуру.
Ивонна не выдержала неизвестности:
— Кто там?
— Не бойся, — ответили кусты. — Я Падди… из деревни.
Парень медленно поднялся. Сутуловатый, долговязый, в суконной
куртке с железными пуговицами в два ряда, на голове — берет с
жиденьким петушиным пером. Принарядился для праздника.
— Хотел на свадьбу глянуть, — Падди шмыгнул острым носом. — Но
нам не велели… Вот я и пробрался тайком. Ты меня не выдашь?
Обычный сельский простак — вроде безобидный, только глазки
бегают, да язык часто скользит по губам. Высунется, чиркнет влажным
кончиком и спрячется, будто хорёк в норку.
Ивонна, добрая душа, обещала — и не выдать, и на выгон, к своим
отвести.
— Там никто против не будет. Только ты погоди. Очень уж мне
хочется на огоньки посмотреть.
Плотики со свечами уже прошли под мостом и приближались к тому
месту, где стояли Ивонна и Падди.
— Вдруг какой-нибудь к берегу прибьёт, — девочка мечтательно
вздохнула.
Падди подошёл вразвалку, встал у неё за спиной.
— О женихе мечтаешь?
— О хорошем женихе, — поправила Ивонна.
Кажется, и впрямь на этот счёт было какое-то поверье. Если
свадебный плот прибьёт к ногам незамужней девицы…
— Так вот он я, — Падди вдруг обхватил Ивонну поперёк груди,
потянул прочь от воды.
— Ты что? Пусти! — девочка, кажется, и испугаться по-настоящему
не успела.
А на меня напало оцепенение — будто я смотрела на происходящее
сквозь толщу времени и не имела сил вмешаться. Потому что всё уже
случилось. Сейчас он скажет: «Чего ждать? Они там, на пуховых
перинах, а мы тут, на травке». Ивонна укусит его за руку и
вырвется. Он крикнет, шипя от злости: «Для барских сынков себя
бережёшь? Я тебе нехорош?» Загородит ей путь к бегству, и она
бросится в воду, но не выплывет. А он потом расскажет, что видел
упавшую с моста девочку. Видел издалека, со стороны деревни. В
поместье не заходил. Не велено же…
Фигуры Падди и Ивонны утратили плотность. Они казались
призраками — из тех, что обречены снова и снова переживать одни и
те же события. Воздух стал густым, вязким, будто болотная жижа.
Моим противником был сам гобелен времени, сотканный однажды и
навсегда. Плотнее и крепче парусного льна, он пытался подчинить
меня, посылая видения софы, на которой мы с Адрисом… Так его звали,
графского сына — Адрис.