Постукивающие рельсы несли его по старой дороге в новую жизнь.
Леха уже не казался себе калечным потерпевшим. Внезапно появившаяся
«невеста» накачала его тестостероном, растянув грудные мышцы и
увеличив размах плеч. Ощущал Леха себя преторианцем, вернувшимся из
дальнего похода и потребляющим заслуженную награду. Он уже хотел в
родной спортзал, не боксировать, нет. Взять в руки штангу, отжаться
на брусьях, поработать на тренажере. Хотелось почитать книгу. Любую
от Агаты Кристи до Проханова. Прошлые рефлексии ушли на далекий
третий план, согласившись на поминальное касание. Малыгин не забыл
никого из погибших, просто рана покрылась струпом, естественным для
человеческой сути. Банально – время лечит. Но Леха знал точно, что
любое неосторожное движение и вскрытая поверхность душевного рубца
вновь будет кровоточить. Забывать не надо, но и прошлым жить уже не
стоит. Надо привыкать к этой реальности. Как сказал ему старый зек,
в общем вагоне поезда «Москва – Санкт‑Петербург»: «В тюрьме самое
главное, надо найти какую‑нибудь канитель, тогда и срок быстрее
пройдет». Будем искать новую канитель. Будем жить.
– Фамилия? – в голосе коменданта общежития скрипнула старуха
Шапокляк.
– Малыгин… – Леха, придерживая сползающую с плеча сумку,
протянул свой паспорт, – из Ярославля, там должны были
сообщить.
Он зачем‑то неуверенно кивнул в направлении расхлябанного
гроссбуха, архивно развалившегося на потрескавшейся столешнице
забарьерного стола.
– Да мне хоть из Хренабля! – почему‑то озлилась
мини‑начальница.
Грузная и неопрятная она, наконец, поднялась из‑за стола: –
Первый курс? Истфак?
Алексей ещё раз кивнул, решив в этот раз не утяжелять жесты
текстом.
– Меня зовут Зинаида Полуэктовна, – нашаривая что‑то в ящике
стола, молвила комендантша, – я здесь всё решаю и за всё отвечаю. Я
могу одним телефонным звонком выселить любого. Я даже могу
отчислить. Если очень захочу. И еще…
Она на секунду замолкла, продолжая шебуршить обеими руками в
выдвижном ящике. При этом Зинаида Полуэктовна имела сосредоточенный
взгляд патологоанатома, наощупь определяющего причину смерти
стотысячного за сегодняшний день пациента. Леха, помимо воли,
улыбнулся неуместному сравнению.
– Не веришь мне, первак? – от зоркого ока не ускользнула
неполиткорректная мимика.
– Тик у меня, нервный, – на всякий случай ляпнул Леха, – не
климатит мне, адаптация к вологодскому воздуху…