— Не плачь, хорошая моя, – бормотал, растерявшись. Ее слезы вызывали мучительное чувство вины. – Не надо плакать!
— Скотина, – всхлипнула она неожиданно и дернула его за галстук. – Истукан ты монгольский!
Арат коротко выдохнул и прильнул вдруг к ее губам. Неожиданно, остро и дерзко. Так бьют поцелуем. Марина отвечала с жадной злостью, почти кусая его. Дернула за ворот рубашки, не обращая внимания на то, что ткань врезается в тело, а пуговицы скачут по полу с веселым стуком. Рубашку с него она молниеносно сдернула. Арат и не думал сопротивляться, активно ей помогая, стягивая с себя брюки и белье одним махом.
Обнаженный, он вдруг замер. Забавно: теперь она в платье, а монгол – откровенен.
Он не лгал ей, Марина отчетливо вдруг это поняла.
Именно она, Марина, не хотела его знать, боялась, пряталась в тени его неизвестности от себя. И все тайны, и недомолвки – лишь ее вина, ее трусость. Это она боялась своих чувств и взаимных откровений, предпочитая отношения случайных попутчиков. А сейчас наступало время выйти из вагона – поезд потерпел крушение, поезд дальше не идет. И снова ей выбирать: вместе или отдельно?
Нет, она же сказала: не отпустит.
Разглядывала его, стоявшего напротив, возбужденного, дышащего тяжело и сжимающего кулаки. В глазах – огонь. Жажда, страсть, обладание.
Марина легонько толкнула его на кровать, опрокинув одним только пальцем.
В ответ на его взгляд в ней поднималось нечто темное, животное, глубокое. Словно в ушах застучал ритм древнего бубна.
Медленно опустила бретельки коктейльного платья. Белья под ним не было, ткань не позволяла носить его невидимо. А может, так все и задумано? Обнажилась грудь, вызвав низкое "Грр!", порыкивающее, призывное. Он всегда сходил с ума от этих безукоризненных полушарий. От формы сосков, ярких, как спелые вишни. От чувственных колыханий ее груди.
Марина не отрываясь смотрела в его почерневшие глаза. Платье соскользнуло на пол. Она шагнула вперед, будто наступая, поставила колено на край кровати.
Перевела взгляд на его живот. Темная дорожка волос по кубикам мышц вела к воплю плоти. Он так и кричал ей: "Возьми! Прикоснись, стань моей!" Последние секунды терпения.
Уже прямо сейчас, очень скоро они не смогут больше сдержать себя. Будет буря, но в эти секунды Марина успела увидеть его откровение. Арат был восхищен. На лице, всегда таком равнодушном, полыхал пожар страсти. Никогда и никто так ее не хотел. Каждой клеточкой, каждой мыслью. Она оседлала его бедра, вскинулась резко, насаживаясь на Арата, как на кол. Больно, остро – сама так хотела. Без прелюдий и паузы, только страсть, только шторм, только движение. До этой ночи ее смущала такая поза, не чувствовала она ее правильность, не ощущала в ней смысла. А теперь ей безумно нравилось быть в любви главной. Толчок – и он стонет громко и звучно. Толчок – и его выгибает дугой, как от удара током. Марина получала удовольствие, видя, как он под ней гибнет, как сладка ее власть над мужчиной. Не удержалась, нырнула к нему в поцелуй и попалась. Поменялось местами небо и твердь под ногами, Арат навис сверху на секунду, рывком раздвигая ей колени, вошел в нее длинным глубоким движением, и скачка продолжилась в новом ритме. Барабаны застучали по-другому. Он выбивал Марину из Марины. Все глупости, все лишние мысли и сомнения с каждым ударом тела, тугого, словно натянутый лук, вылетали прочь, в космос и в бездну. Какие глупости все то, что было! Главное – только они, только двое, сейчас, в ритме наслаждения и страсти. Гул крови и крики. Больше ничего не важно. Она кусалась, как дикая тигрица, кричала, как чайка. Столько всего накопилось не сказанного, не прочувствованного!