— Ну, давайте, рассказывайте, как докатились до жизни
такой!
— Это мы-то докатились? — хохотнул Боев, занюхав
рукавом, в то время, как Камнев кромсал лимон раскладным ножом. —
Это ты колись, как из опера-нищеброда Лебедя вот такой зверюгой
матерой в костюме за штуку зелени и с брюликом на галстуке
оборотился и начал по кабинетам чинуш наших шастать!
— А тут, мужики, все по классике — шерше ля фам, но тему
развивать не станем. Давайте лучше за прошлое, бизнес и жизнь в
стране беседы вести, — сразу обозначил я.
— Поняли. Приняли, — кивнул Андрей и разлил
снова.
В кабинет вошел парень в чоповской черной форме, ему
дружно озвучили пожелания насчет закуски, и вскоре гулянка у нас
пошла вовсю. Само собой проще некуда было самим, как белым людям
перебраться в какую-нибудь достойную харчевню и сидеть там, но вот
в этом спонтанном застолье в кабинете было что-то опять же из
нашего прошлого. Когда можно было найти повод на пустом месте, лишь
бы у кого в кармане что-то завелось. И локация не важна, и что там
на столе по факту, лишь бы люди рядом нормальные, не говно и не
барыги, только о выгоде и думающие. Чтобы ржач от души и шутки
пусть похабные, но за жизнь и без обид. Чтобы на душе ничего не
скребло, ляпнуть чего не опасаться, спокойно по-настоящему. Бля, я
уже и забыл — каково вот так себя ощущать.
Видать, поэтому и ужрался до невменоза, ибо другого
объяснения как я позволил себя втянуть в авантюру, предварительно
едва не доспорив до мордобоя с Боевым, у меня обоснуя
нет.
Лиза
— Блин-блин-блин! — зашипела я, глянув на будильник и
возмущенно завопила: — Ну, мама, же! Я же просила тебя пинать меня!
Для меня это ужасно важно!
Вот, зараза, надо же было уродиться со способностью
спать как убитая. Родные вечно надо мной прикалывались, что когда
вырубаюсь по-настоящему, то можно над башкой хоть в кастрюлю
половником лупить — результата ноль. Чего же там о будильниках
упоминать.
— А я тебе сразу сказала, что не одобряю все это! Лизка,
ну что это за работа для девушки? — тут же откликнулась
родительница, появляясь в дверях с мелкой на руках и одновременно
впуская в комнату осточертевший гул от движка промышленной швейной
машинки.
Это долбаное громоздкое чудовище занимало чуть ли не
половину зала нашей трешки (вторая ее часть обычно заваливалась
раскроенными заготовками курток, пакетами фурнитуры и готовыми
изделиями) и не затыкалось почти круглые сутки, потому как
оплата-то сдельная. И это, к сожалению, следовало считать радующим
обстоятельством, потому как есть работа — есть и деньги на пожрать
и даже прибарахлиться и косметику, а так у нас бывало отнюдь не
всегда. Мягко выражаясь. И между прочим, эту порочную практику я и
собираюсь разрушить, потому и впахивала как проклятая на
тренировках все последние полгода, вспоминая старые навыки из
школьной секции самообороны, впитывая новые и безропотно отсиживала
задницу на теоретических занятиях у Корнилова. (Супер, кстати,
мужик. Занят, правда, и не той финансовой состоятельности, на
которую я нацелила себя.) Задолбала меня эта нищета, обеды на всю
семью, где первое и второе из одного окорочка, сто раз перезашитые
колготки, ботинки, которые сама подклеиваю каждую неделю, но они
все равно безбожно текут. Достало ходить, распространяя вокруг себя
неубиваемое и мигом узнаваемое амбре тряпичных завалов подвальных
секонд-хэндов, и делать вид, что не недоноски мы носим, а типа
оригинальничаем, и стиль у нас такой супер, сука,
особенный.