- Чуть не врезался в меня,
недоносок, - пренебрежительно ответил Завид. –Гляделки дома забыл? В следующий
раз будешь смотреть, куда прёшь. Ещё и спасибо скажешь за науку. Ну-ка, скажи.
Акимка упрямо сжал задрожавшие
было губы. Все знали, что родился он недоношенным и едва выжил. Отсюда Тороп –
торопился на этот свет, а имя Аким дано ему было при крещении.
Не выпуская из рук биты, Лёшка
уже шёл к Завиду.
Милован со Жданом
переглянулись. Они тоже всё поняли и одновременно шагнули ближе к Акимке.
Четверо против шестерых. Даже три с половиной, если учесть, что Акимке только
восемь лет. Лёшке, Ждану и Миловану – по десять. Завиду – двенадцать. Его дружкам-прихлебателям
– от девяти до одиннадцати.
Силы явно неравны.
До сего дня им как-то удавалось
избежать прямого столкновения с Завидом и его ватагой, но любое везение
когда-нибудь заканчивается.
- Спасибо, - пояснил Завид. –
Скажи: «Спасибо, дяденька Завид. Буду теперь смотреть, куда пру». Повтори.
Сейчас Акимка точно заплачет,
подумал Лёшка. И тогда всё станет ещё хуже.
- Эй, Завид, - сказал он,
подходя. – Отдай-ка мне «чижа». Он не твой.
- Ой, Завид, - передразнил
Завид. – Отдай-ка мне «чижа». А то что, Попович? Что будет, коли не отдам?
Прозвище Попович прилипло к
Лёшке с тех времён, когда его мать, Любава, была замужем за его отцом –
рязанским попом Леонтием. Два с лишним года назад, весной, Леонтий провалился
под лёд на Оке, возвращаясь домой из ближайшего большого села, куда его позвали
на отпевание, поскольку местный поп, накануне перебрав хмельного, свалился с
лестницы, ведущей на колокольню, шибко ударился головой и не мог самостоятельно
подняться с лавки.
На берег Леонтию выбраться
удалось, но застудился батюшка крепко и умер от горячки через полторы седьмицы
– не помогли ни молитвы, ни медвежье сало, ни горячее молоко с мёдом.
С тех пор Лёшка и две его младшие
сестры – Иванка и Богдана росли без отца.
Семья особо не бедствовала –
поп Леонтий, хоть и служил Богу исправно и заповедь «Возлюбиши искренняго
твоего, яко сам себе» не забывал, но и пословицу «на Бога надейся, а сам не
плошай» тоже помнил, а посему после его смерти нашлось вдове чем детей
прокормить.
Да и сама она была искусной
вышивальщицей, без дела не сидела, понёвы, рубахи и пояса с её вышивкой
раскупались влёт на городском торжище не только в Рязани, но и на ярмарках в
Муроме, Владимире, Суздале. Рассказывали даже, что видели их в набирающей людей,
силу и славу Москве.