— Но если все так опасно, то зачем вы вообще ходите в Пустоши? —
после недолгого размышления спросил Пир.
— Сложный вопрос… — поворошив палкой угли костра, ответил я. —
Причин много. Кто-то бежит от проблем. Кто-то надеется быстро
разбогатеть или приезжает, чтобы проверить себя и пощекотать нервы,
да так и остается. А кто-то просто не представляет себе спокойной
жизни в деревне или городе, как не чувствует призвания к церковной
службе. И что им делать?
— Могли бы пойти служить в армию. На границах с соседями
неспокойно, и легионы постоянно нуждаются в пополнении, — заметил
Граммон.
— То-то дворяне так рвутся служить в тех легионах, да? —
усмехнулся я, и Пир отвел взгляд.
Ну да, загнать дворянина в «мулы», может только император, да и
то лишь за серьезную провинность перед короной. Сами они туда идут
служить только от полного безденежья или чтобы избежать кровной
мести. Вот конница — это другое дело. Особенно если речь идет о
гвардии. Там дворяне готовы друг другу глотки рвать, лишь бы
пробиться на службу. Правда, опять же не все, в основном
безземельные и дети титулованных, которым не светит наследство. Или
рыцарские ордены, например, Томарский или Дарагонский, в которых
только дворян и принимают, за редким исключением вроде Ордена
Георга, или, как его еще называют, Ордена Копьеносцев, но у него
свои «заморочки», как выражается мой сосед. Служить в этом ордене
может любой простолюдин, при условии, что у него закрыт контракт...
с имперским легионом. То есть имеющий за спиной, как минимум,
десять лет службы в «мулах». В общем, с чего начали, к тому и
вернулись.
— А ведь не только среди белой кости есть люди, не горящие
желанием жить по приказу. Кто-то из них идет в разбойники, чтобы
вскоре украсить своим телом очередную виселицу, кто-то становится
вольным охотником, а кто-то едет на окраины неосвоенных земель
испытывать удачу. В общем, как-то так получается, — договорил я и,
налив из котелка горячего взвара, с удовольствием отхлебнул
ароматную, парящую на вечерней прохладе жидкость.
— А ты? — после долгой паузы спросил Граммон.
— Я вырос в Ленбурге, — пожал я плечами в ответ. — Родителей
своих не помню, воспитывал меня дед, мастер алхимии и зельеварения.
Но тяги к его делу у меня сроду не было, как не было желания
становиться оружейником или торговцем. А кем еще я мог вырасти в
городе ходоков, ценящих свободу больше жизни? Так и получилось, что
в первый свой выход я сбежал, когда мне было пятнадцать. Точнее,
думал, что сбежал.