В воротном проезде человек соскальзывает с конской спины,
встряхивается — во все стороны летят брызги. Рядом то же
проделывает Маха.
— Привет, Кремник, здорово, Храмит!
Вид голого вождя стражей не впечатляет — насмотрелись. Здесь, на
Сладкой, ко многому относятся проще, чем в окрестных племенах.
Одежда, она для согрева, ныне же на улице жара, ливень — к чему
лишний раз барахло мочить? Ну, ещё по одёже о новом человеке судят,
так Романа окрест на много дней пути не то, что собаки, его куры
знают. Перед кем ему величаться?
Храмит перехватывает повод Тора:
— Отведу в конюшню.
— Погоди, — Роман расстёгивает и кладёт прямо на брусчатку
проезда пояс с оружием, достаёт из сумки штаны и рубаху, сапоги,
принимается одеваться.
— Сказать чего хотел? — Кремник из оборотней младший, по лицу
как по книге читать можно.
— Почему хотел? И сейчас тоже хочу.
— Говори.
— Роман, я чего к тебе пристал, отлучиться мне надо. К своим
хочу сбегать, невеста у меня там.
Глаз не поднимает, рукам места найти не может, дышит тяжело.
Чего-то выдумал себе, теперь мучается. Роман, дождавшись, когда
парень в лицо ему глянет, улыбается ободряюще.
— Ну, как невеста… была… раньше, ну, пока я оборачиваться не
начал. Потом меня в пущу, — запнулся, но справился, — проводили,
значит. А она осталась, конечно. Я раньше и думать не мог, а
теперь…Мы же теперь можем с бабами, да, вождь?
— Можете. Ещё как можете, парень. А девицу ещё в замуж не
пристроили?
Оборотень сжимает поясной ремень ладонями, сворачивая толстенную
кожу в трубочку, костяшки на кулаках белые.
— Не-а. — мотает лохматой головой. — Были наши о той седмице,
говорили — не сговорена пока. Она малая совсем была, но вот-вот в
возраст войдёт. Так я сбегаю, да? Я быстро!
— Не торопись. Подарки собери, своей родне, и её. Да и саму
подарками не обдели. Когда соберёшься, топай, женихайся.
Ладно, пойду я, у меня жена имеется, ждёт, поди.
Храмит хлопает заупрямившегося жеребца по морде, тянет за повод.
Тор понимает, что упираться себе дороже и позволяет себя
увести.
Огромный сканд тоже оборотень. Единственный, между прочим,
которому в Романовке доверили оружие.
Когда с побережья вышибали последний лагерь северных оккупантов,
здоровенный, разукрашенный татуировками от лба до пяток голый мужик
со щитом и тяжкой дубиной в лапищах остался на берегу прикрывать
свою грузившуюся на корабли хору. Разбросал набежавших ополченцев,
как медведь стаю собачек. Громко орал что-то непонятное, на рыжую
бороду стекала слюна… Жуть, короче. Вязали громилу втроём с Вагой и
Гавром, и не сказать, чтобы легко получилось, весил сканд как бы не
столько же, сколько Роман со своими оборотнями совокупно. Но —
взяли, и даже не попортили в процессе. В Романовку трофей привезли
в клетке. Нелегко пришлось и потом, но — получилось провести
здоровяка по тропе осознания. Теперь Храмит свой, своее не
бывает.