Тогда-то, побывав на самой
границе жизни и смерти, Лас резко, сам не заметив как, повзрослел, взял себя в
руки и изменил тактику. Он перестал скулить и беспомощно звать маму, когда его
в очередной раз били или нагружали очередной непосильной работой. Смысла в этом
не было никакого. А главное, он запретил себе даже думать о самоубийстве, о
том, чтобы сдаться и глупо слить второй шанс, вторую жизнь, которую ему
каким-то чудом позволили обрести в другом мире и в другом теле. А еще он стал
жадно учиться. И прежде всего, тому, как управляться с луком и с ножами… Он
тренировался каждую свободную минутку, и мастерство его росло день ото дня.
Ножи в его руках порхали, как бабочки. Стрелы неизменно летели в цель даже со
спины скачущего во весь опор сарима — так в этом мире назывались клыкастые
лошади-хищники — и вскоре увидел, что Шидон стал его бояться.
— Ты после того удара
по башке стал на себя не похож, говношлеп. Раньше все больше слезы лил, а
теперь… Не смотри на меня так, убью, сученыш! Если узнаю, что опять затеял
чего, так отделаю, что себя не узнаешь.
Лас молчал, получал за это
по морде, но линию поведения не менял. Он выжидал, словно змея, затаившаяся под
камнем. Или наг, задумавший неспешную удушающую месть. И дождался.
— Зарезал? — с
интересом спросила эльфийка и кивнула появившимся в купальне слугам, которые
тут же принялись деловито расставлять еду на низком столике возле ванны.
— Неа. Утопил пьяного в
сточной канаве, будто он сам в нее и упал. К чему мне обвинение в
смертоубийстве? — возразил Лас и потянул к себе глубокую миску с сочными
кусками мяса, постановив ничего не стесняться — ни своих совсем не дворцовых манер,
ни сидевшей напротив эльфийки.
Бесстыдница-фьорнэ
проследила за тем, как гость ест, ничуть не смущенная признанием в
преднамеренном убийстве, и усмехнулась:
— А как ты
менестрелем-то стать умудрился?
— Извилисто, —
невнятно ответил Лас, вгрызаясь в мясо. — Прибился к уличной банде.
Воровал, грабил… Потом почуял, что паленым пахнет, и свинтил. Оказалось,
вовремя. Через пару дней всех моих подельников на городской виселице увидел.
Начал орудовать уже в одиночку. Грабил дома богатых нагов. И как-то попался на
ерунде. С чего решил, что этот домишко будет легкой добычей? Короче, накрыл
меня хозяин. Думал, отобьюсь — человек он оказался, а не наг. А он опытнее меня
оказался раз в двадцать. И опять-таки сильнее. Я ж, несмотря на все свои
«подвиги», еще совсем щенок зеленый был. Разоружил он меня и скрутил. Я стал
думать, что стражникам сдаст. Но и тут ошибся. На кухню отволок и жрать дал. А
сам принялся расспрашивать. Ну, я ему все без утайки и рассказал. Кроме
попаданства своего, конечно. Кто ж в такое поверит? И произошло еще одно
чудо — он меня у себя жить оставил. Сказал только: «Если поймаю тебя на
воровстве или еще на каком бандитстве, сам, лично, на тот свет отправлю». Ну
вот… Он как раз менестрелем был. Стал меня учить играть на разных музыкальных
инструментах, петь — благо голос у меня оказался сильным и неожиданно для
меня самого красивым. Да и слух вполне себе музыкальным… Прожил я у него почти
пять лет. За это время научился петь и аккомпанировать себе. И оружием всяким владеть
не хуже мастера Донована — так его звали. Сначала недоумевал я, зачем
музыканту такое умение, откуда оно у него вообще, а потом понял. Столько раз
сам за свою жизнь уже в роли менестреля в разные истории влипал, что только
благодаря той его науке и выжил.