— А что у тебя со стариной Дэном? — подергал бровями Никита, внимательно глядя на меня. Чуть более внимательно, чем обычно.
Я открыла рот, чтобы сказать что-нибудь неопределенное, но меня перебила Челси:
— Так, если сейчас не появится старая Елизарова, значит, к середине двадцать первого века так и не изобрели нормальную машину времени.
Мы зажмурились и все вместе открыли глаза. Ничего не изменилось: мы втроем сидели на берегу и болтали ногами в воде. Две огромные ноги и четыре поменьше.
— Ну вот, — не на шутку расстроилась Челси. — Такая себе у вас магия, даже время выбрать нельзя.
— Либо в будущем меня уже нет.
Логично же. Я могла не дотянуть до сорока. Говорят, голубиная ветрянка ежегодно уносит по полторы тысячи жизней.
— Заткнись, Елизарова, — эти слова были сказаны так грубо, что их должна была произнести Челси. Но на самом деле говорил Никита.
Он потер глаза. Я протянула руку и погладила его по волосам.
— Я пошутила.
— Я тоже, — Никита натянуто улыбнулся. — Ты же не обиделась?
— Не-а.
Мы продолжали смотреть на оранжевую полосу над лесом. Я пыталась представить, как на нашем месте будут сидеть другие студенты, те, что еще не родились.
А нам как раз будет сорок, и мы будем в двадцати годах отсюда. Там, куда в эту секунду закатилось солнце.
Никите нравились все, абсолютно все девочки в Виридаре. Они были всякие — красивые и страшненькие, высокие и низкие, веселые и угрюмые, с маникюром и без. В каждой из них можно было найти плюсы и достоинства. Минусов и недостатков тоже было навалом, но про них девчонки знали и сами.
В огромной семье Верейских девочек было мало, раз-два — и обчелся, зато была куча пацанов, и он — один из десятков. Не самый старший, и не самый младший, потому что его старшая сестра Марина недавно родила им уже второго племянника. Антон был единственным его братом, а вот двоюродных у них насчитывалось целых восемнадцать штук. Кажется, бабуля с дедулей даже не пытались всех припомнить.
Никита никогда ни на кого не злился, возможно поэтому его все любили. Даже студенты Виредалиса, славившиеся своим гонором и высокомерием, не фыркали при виде него, а просто игнорировали.
Однажды на первом курсе он сказал Разумовской, превратившейся в рысь, что она облезлая, и посоветовал средство, которое сделает шерсть шелковистой. Профессор не нашлась с ответом, даже баллы Рубербосха не пострадали, а Никита мгновенно превратился в героя институтских баек.