— Челси, «не работает» пишется в два слова, — я постучала по дощечке с крупными буквами.
Она чаще всего зовет меня Елизаровой и лишь в исключительных случаях — по имени. А я всегда зову ее Челси, чтобы не путать с еще десятком Маш, родители которых начисто были лишены фантазии. Она очень любит футбол и Англию, поэтому эта кличка прилипла к ней еще в школе.
— Заткнись, дорогая. Лучше займись сортиром.
Я поводила языком за щекой; это у нас означало призыв заткнуться.
Челси загоготала и принялась прятать сигареты под подоконником. Пачка все время падала на грязный пол, и она раз за разом возвращала ее обратно.
— Дай-ка, — я выудила одну из пачки. — Ну, за предпоследний год, Челси.
— Салют, Елизарова. — Она закурила от моей. — Провались мир инквизов.
Мы молча стояли минут пять, где-то далеко — наверное, в Виридарских Высотах пятидесятых годов — журчала вода из открытых мною кранов. Конечно, никому в голову не приходило, что мы с Машей не жалуем тот мир, в котором оставались наши родители. «Да чего там хорошего, а, — говорила Челси. — Даже дерьмо за собакой приходится руками убрать».
Ничегошеньки хорошего, ага, ездишь на маршрутке и покупаешь новую тарелку вместо разбитой.
Вода уже переливалась через край раковины, но когда прибежит какой-нибудь Уфимцев, институтский завхоз, никто не заподозрит, что дел натворила Елизарова. Я просто патрулировала коридоры, пока Димка Корсаков и Карина Фоулер, новоиспеченные старосты, проводили экскурсию для перваков по кампусу. Может быть, даже удастся свалить вину на Чернорецкого и компанию.
Мы смылись до того, как потоп обнаружили. Я не успела поправить лифчик, и теперь он впивался в ребра. Надо у Челси одолжить побольше.
— Слушай, а чего к тебе Корсаков подкатывал? Писька, что ли, выросла.
— Отстань. Он и к тебе подкатит, не переживай.
Дима сносно выглядел и не кривлялся, вываливая свое типа остроумие посреди Главного зала, где мы ели, как огромный язык после леденцов из «Шалаша». В «Шалаше» продавались разного рода приколы, от которых обязательно случалось какое-нибудь безобразие. Богдан считал, что Корсаков далеко пойдет, а я, когда он произносил «далеко пойдет», представляла, как Дима идет-идет, и уходит так далеко, что прям навсегда.
Писька, наверное, выросла, но я ее не видела и не собиралась. Мне нравились высокие, а Корсаков ростом не вышел. Хотя он был спортивный, умный и без самомнения величиной с Калитар, наш магический банк. Дима мог бы понравиться моей сестрице Паулине, будь у него все-таки огромное самомнение и не будь он чародеем, конечно.