Ничего не успел – когда дверь распахнулась, я так и стоял
посреди кабинета с недопитой чашкой кофе в руках.
– Здравствуйте, Илья Иванович.
– Ну здравствуй, Сережа. – Шеф огляделся по сторонам. – Вижу,
обжился уже… Обставился.
Дурацкое начало. Для любого разговора – и уже тем более для
серьезного. Дорога от Москвы до моей глуши занимает часа полтора,
не меньше – даже если гнать. Времени было достаточно, но шеф так и
не придумал ничего лучше, чем назвать меня именем, которым я не
пользовался уже лет тридцать – с тех самых пор, как наши дорожки
разошлись окончательно.
И до чего же ему было неуютно… и неудобно – и в ситуации, и в
кабинете, и даже в собственном костюме. Впрочем, в этом я его как
раз понимал: за неполную сотню лет вполне можно научиться носить
двойку или тройку и правильно подбирать рубашку, галстук и даже
носки, но вот привыкнуть – вряд ли.
Чужое оно для нас, и своим не будет – видимо, уже никогда. Шеф
давно стригся в модных московских салонах, брился чуть ли не до
зеркального блеска и всячески пытался подчеркнуть собственную
современность – иногда даже удачно. Но стоило чему-то пойти не так
– и весь напускной лоск последних десятилетий тут же слетал с него,
как шелуха.
Когда шеф принялся теребить ворот, я не выдержал и все-таки
пришел на помощь.
– Давайте сразу к делу, Илья Иванович. Насколько все плохо? В
смысле – если уж вы решили обратиться ко мне…
Шеф недобро зыркнул из-под кустистых бровей, но ответил
спокойно, без злобы – видимо, уже сообразил, что шила в мешке не
утаишь – даже до того самого момента, как все равно придется
достать его наружу и совместными усилиями сообразить, что тут можно
сделать.
Если вообще можно.
– Насколько… Настолько, Сережа, – вздохнул он. – Ты будто
новости не смотришь.
– Даже соцсети читаю, Илья Иванович. – Я попытался сострить, но
вышло, похоже, так себе. – А если конкретнее?
– Если конкретнее – самолеты уже в воздухе. Время подлета до
границы – сорок пять минут.
Выходит, кофемашина-то не зря…
На мгновение проняло даже меня – так, все внутренности скрутило
узлом, а небо где-то высоко над крышей чуть ли не в прямом смысле
сжалось в овчинку – да и так и застыло намертво. Ослепительно-синим
ломтиком привычного бытия, которому осталось всего ничего.
Сорок пять минут.
– Вашу ж… – Я едва удержался, чтобы не прибавить чего покрепче.
– Могли бы и пораньше сказать, Илья Иванович!