Стейси всё гадала, какие же органы у чудовища были
искусственными. Какой-то механизм был у него на спине. Не горб же
там, в самом деле? Для горбатого механикус слишком прямо ходил. На
другой день девушка заметила, что он немного прихрамывает на правую
ногу. Но, увы, заглянуть под плащ или шлем ей ни разу не удалось.
Неразгаданные тайны нового жителя Гэмптауна жгли дочку мэра
изнутри. А сам их носитель упорно игнорировал Анастейшу, словно той
вовсе не существовало в природе. Несколько раз она нарочно
проходила практически перед самым его носом, предоставляя
возможность поздороваться. Но механикус ею не воспользовался.
Выслеживание чудовища превратилась для Стейси в навязчивую идею.
Ради этого даже был забыт последний объект ее обожания – секретарь
отца, красавчик Том Хэнк.
Удача улыбнулась девушке, когда не ждали. Прогуливаясь по
окраинам городка, она случайно заметила на лужайке, среди трав и
цветов, кусочек черного плаща. Подобрав юбки, стараясь двигаться
бесшумно, она подкралась ближе. Механикус был без шлема! Он лежал
на боку, подложив руки под голову, и… спал. На вид «чудовище»
оказалось немногим старше самой Стейси. У него были пушистые черные
волосы до плеч, ровные брови, даже во сне выдававшие упрямый
характер, изящный нос и мягкие губы. Зрелище было настолько
неожиданным, что девушка выронила редикуюль. От стука упавшей
сумочки юноша проснулся. У него оказались огромные карие глаза в
обрамлении длинных, изогнутых как у девицы, ресниц.
– Что, насмотрелась на урода? – хрипловатым
голосом поинтересовался тот, натягивая шлем.
Урода?! Только теперь Стейси обратила внимание на шрамы. Белесые
линии буквой «Т» прорезали его правую щеку, и буквой «V»
– лоб над бровью с той же стороны. На вкус
Анастейши, внешность юноши от этого только выиграла, утратив
приторность. Пока девушка, как зачарованная, смотрела на него,
механикус затянул пряжку шлема, закрыв нижнюю часть лица, опустил
на глаза очки и побрел в сторону дорожки.
Очнувшись, Анастейша некоторое время стояла, размышляя над
словами и поведением «чудовища», которое оказалось вовсе не
чудовищем. Сама Стейси внешностью пошла в мать, первую красавицу
Гэмптауна, и была вполне хороша собой. И когда, случалось, на ее
лице появлялся мерзкий красный прыщ, ей казалось, что жизнь
кончена, и теперь она навсегда останется пугалом, и все будут
тыкать в нее пальцем и говорить: «Вон идет эта срахолюдина Стейси».
Она закрывалась у себя в комнате и не выходила оттуда до тех пора,
пока лицо не очищалось. Наверное, нечто подобное испытывал и этот
красавчик, когда увидел шрамы на своем лице. А может, на самом деле
не он и хорош собой? Может, ей всё со страху причудилось? Анастеше
захотелось проверить.