– Доктор! – из Лехи рванулся вопрос, страшной мукой сидевший у
него на подкорке, – со мной были три солдата. Шевцов, Полозов и
Садиков. Там, под Джалкой! Когда нас чехи раздолбили. Не знаете,
что с ними?
– Нет, – искренне непонимающе покачал головой врач, – тебя
вообще не в мою смену привезли, но вроде одного. Может, в других
блоках. А может…
Он не договорил, освобождая проезд для каталки.
Весь путь до процедурных кабинетов, да и проведенное в них время
заполнили Лехину голову сгустками раздумий. Эти развесистые
мыслительные пласты наслаивались на болевые прорехи, рвущие мозг.
Поэтому каждый вывод всё равно окрашивался мрачными красками. С
боксом и со спортом придется завязать, очевидно, навсегда. На
работу теперь только учителем истории. Даже в самый спокойный кабак
халтурить охранником никто не возьмет. Нищенская пенсия по
инвалидности, да зарплата учителя – всё, на что можно рассчитывать
в нынешнем статусе. Навоевать он успел на месяц «боевых». Это тысяч
тридцать с зарплатой вместе. Максимум десятилетняя «девятка» и то
навряд ли… Как ему без ноги‑то на педали жать? А может какой‑нибудь
хороший протез на эти деньги можно купить!? В голове взорвалась
очередная свето‑шумовая граната и Леха, с постаныванием, отключился
от размышлений о будущем. Во второй серии, когда его катили из
кабинета ЭЭГ куда‑то дальше, он, считая потолочные балки, снова
принялся хватать хвосты потерянных мыслей.
Холодным потом окатило понимание того, что о случившемся уже
сообщили родителям. Как это всё они переживут? Он вспомнил, как
мама понимающе молчала на той стороне трубки, когда он врал ей про
стояние на осетино‑чеченской границе. Что сказать ей? Что её сын
теперь неполноценный и все газетные вырезки о его победах на ринге
будут тихо желтеть в тумбочке, не покрываясь новыми информационными
сообщениями об успехах боксёра? Да и где, черт возьми, пацаны‑то?
Он вспомнил бешеный крик Садикова и длиннющую автоматную очередь,
спасшую ему жизнь.
«Где срочник этот сейчас? Живой или нет? А эти два недотепы,
Полозов с Шевцовым? Успели обратно к ментам сдернуть, когда замес
начался? Я ж их специально на ста метрах от себя держал. А Таня?
Как с ней? Она же ждет его. Ещё обещала и письмо с фоткой прислать.
Как я теперь такой‑то…» – Лехе захотелось зарыдать тяжелым сухим
воем. Казалось, ещё несколько дней назад, усаженная за пазуху,
удача – любимая девушка, война без единого выстрела, авторитет у
подчиненных, перспектива хороших денег и европейских поездок –
накрылась навсегда мятым армейским тазиком. Инвалид, почти без
движения. Нищеброд, не способный уже ничего заработать. Ещё и
дурак, променявший спокойную службу в хозобслуге Череповецкого
гарнизона на участие в гражданской войне. Вот теперь живи, герой, и
радуйся…