Леха закрыл глаза и проклятая слякоть, приподняв веки,
покатилась по щеке. Он по‑щенячьи шмыгнул носом, не имея
возможности руками вытереть проявления слабости. Собиравшийся
уходить, доктор Андрей развернулся у дверей.
– Ты чего, офицер? – он вплотную подошел к койке, – чего
поплыл‑то? Всё нормально будет. Каналы промоем, все сгустки уберем…
Ну походишь полгода без кости, ничего страшного. Потом косметику
сделаешь. Страховку‑то военные получают за ранение.
Леха, слушая доктора, холодел ещё больше. То есть он, после
операции, ещё будет полгода без половины головы? Это кем он станет,
когда выпишут? Страшилкой для детей? Вот и карьера педагога
накрылась. Теперь только в общество инвалидов розетки собирать.
– Доктор, пожалуйста! – Леха в эту мольбу втиснул остатки сил, –
можно ли что‑то сделать другое? Вы посмотрите на меня, на мне же и
так живого места нет! Я лучше с этой вечной гематомой в башке жить
буду, чем…
– Да не будешь ты жить! – сощурились над маской карие глаза,
дернувшись свежей морщиной усталости, – я тебе, как нейрохирург
говорю! Ты свежего воздуха на улице хватанешь, кислородом кровь
насытиться и всё! Схлопнешься.
– Так лучше так, – Малыгин откинулся на подушку, – кому я теперь
такой буду нужен? Лучше бы я там, на дороге, остался! Чехи тупо бы
убили, а не кромасали, как вы, на куски!
– Много ты знаешь, – вздохнул врач, – вон, разведчик вообще без
обеих ног, даже коленей не осталось, а спокоен как танк без
солярки. Или вчерашние контрактники из Грозного. У одного половину
кишечника отрезали, а второму обе кисти оторвало – гранату хотел
обратно выкинуть. А ничего, вон, к теткам нашим клеятся. А ты,
почти целый. Но поплыл.
– Я не поплыл, – Леха почувствовал, как силы покидают его
(организм не смог вынести этот эмоциональный рывок), – просто
спросил. Можно ли что‑то сделать другое. Ну нет, так нет.
Херачьте.
Сознание выключилось само. Очевидно, увечная сущность уже устала
бороться с новыми испытаниями. Мысленный отказ от принятия
какого‑либо решения – а какое тут может быть твоё личное решение? –
спровоцировал разрыв между духовным и физическим.
– Слышь, Леня, – смутно знакомый голос пробился сквозь пелену
дремы, – э‑э, братуха… Это я, Миха из Москвы.
Малыгин разлепил глаза и, сфокусировав взгляд, увидел скатанный
чуб на широкой ухмыляющейся физиономии и сверкнувшую тусклым
отсветом золотую цепь под небритым подбородком. Гаишник Миша
Вершигора. В застиранном халате поверх адидасовской футболки,
присевший на корточки перед его койкой. «Опять сновидение», –
подумалось Лехе, но от картинки пахнуло легким перегаром и стало
понятно, что недавний сосед реален.