Краски почти исчезли. Все застыло в сероватой, смазанной мгле –
такая бывает, если у телевизора убрать до минимума цветность и
контрастность. Звуки замедлились, и наступила тишина, остался лишь
едва уловимый рокот... слабый, будто шум далекого моря.
Я была в сумраке.
И видела, как пылает в квартире мамина обида. Лимонно-желтый,
кислотный цвет, перемешанный с жалость к себе и едко-зеленой
неприязнью к отцу, так не вовремя ушедшему в гараж возиться с
машиной.
А еще над мамой потихонечку формировался черный вихрь.
Узконаправленное проклятие, пока еще хиленькое, на уровне «чтоб ты
сдурела на своей работе, сволочь неблагодарная!», но зато –
материнское. Особо мощное и цепкое.
Ну уж нет, мамочка!
Отец твоими стараниями в тридцать семь инфаркт получил, а три
года назад я его от второго едва спасла... такой ценой, что и
вспоминать не хочется. Теперь и на меня нацелилась?
Я потянулась через сумрак – изо всех сил, даже заныло под
лопатками. Схватила мамино сознание – то дернулось, и
оцепенело.
Так... сделаем-ка вот что...
Я вспотела, хотя в сумраке всегда прохладно. Я потратила силу,
которая пригодилась бы на работе. Зато через мгновение мама уже не
помнила, что разговаривала со мной. И вообще – ей очень нравилось,
что я такая трудяга, что на работе меня ценят и любят, что я убегаю
ни свет, ни заря, и возвращаюсь заполночь.
Вот так.
Скорее всего, это даст временный эффект, я ведь не хотела лезть
слишком уж глубоко в мамино сознание. Но пара месяцев спокойной
жизни мне обеспечена. И папе тоже, а я папина дочка, и люблю его
куда больше, чем маму. Это только детям трудно ответить, кого
больше любишь, папу или маму, у взрослых очень даже запросто
получается...
Закончив, я снесла полусформировавшийся черный вихрь – тот
поплыл сквозь стены, ища, к кому бы прицепится, и перевела дух.
Критическим взглядом оглядела подъезд.
Да, давненько не убиралась. Опять наползло синего мха, причем у
наших дверей его больше всего. Понятно... с мамиными истериками ему
всегда есть чем питаться. Когда я была маленькой, то думала, что
мох разводят Светлые, чтобы нам досадить. Потом мне объяснили, что
синий мох – коренной обитатель сумрака, паразит, поедающий
человеческие эмоции.
– Лёд! – скомандовала я, вскидывая руку. Холод послушно собрался
у пальцев и тугой щеткой прошелся по стенам. Промороженные иголочки
мха посыпались на пол, мгновенно истлевая.