— Неспокойно, — кивнул меж тем Некрас.
Уже не раз и не два нападали на его купцов и на богатые обозы,
убивали мужей и воровали пригожих девок. Торговать стало труднее и
дольше, не всякий решался отправить свои товары в столь далекий,
опасный путь. И нынче его княжество недополучало от купцов подати,
да и кмети роптали. Привыкли они стричь торговцев…
Несмотря на смурные мысли, Некрас едва сдерживал довольную
улыбку. Вот нынче уж заговорит ладожский князь о сватовстве да о
союзе, попросит отдать за себя старшую дочку, Рогнедушку… Свершится
то, чего он столь сильно чаял последние седмицы!
— И нам неспокойно, — Ярослав отодвинул в сторону чашу. — Что
булгары крепчают, что растет хазарский каганат.
«Что сеет смуту мой младший брат», — подумал он про себя.
— Куда клонишь ты, княже? — вновь заговорил княжеский советник в
богатой одежде.
— К союзу клоню, боярин, — прямо и просто ответил Ярослав,
смотря то на него, то на Некраса Володимировича. — Меж нашими
княжествами.
С оглушительным звоном из рук Рогнеды выскользнул и разбился
полный кваса кувшин. Осколки и брызги разлетелись по всей горнице,
и к княжне разом повернулись сидевшие за столом мужчины.
— Прощения прошу, — вымолвила Рогнеда побелевшими губами. Она
смотрела на отца, не отводя взгляда, не опуская головы; так, словно
чаяла что-то ему сказать. Некрас же, напрочь, в ее сторону и вовсе
не глядел.
Прибежали девки с тряпками — собирать осколки и разлитый квас.
Ярослав хмурился, но сдерживал себя, ничего не говорил. Строптивая
дочка — не его забота. Злился, что договорить не смог, что при
несмышленых княжнах важные дела обсуждали. Хорошо хоть вторая
ничего не роняла нарочно да лица не кривила.
Он подумал о своих дочерях, оставшихся в Ладоге с мамками да
няньками. Коли хоть на чуть вели бы они себя с гостем, как княжна
Рогнеда…
— После договорим, князь, — сказал Ярослав, когда в горнице,
наконец, убрали сор. — Потолковать бы нам с тобой наедине.
Некрас Володимирович все уразумел, хоть и не сказал ни о чем
Ярослав напрямую. Оглянулся на Рогнеду и едва приметно качнул
головой, запустил ладонь в волосы на затылке, уже припорошенные
сединой.
— Любо, Мстиславич, — он улыбнулся гостю, чтобы сгладить
поступок строптивой дочери. — После вечери и потолкуем, ты да
я.
Затея Ярослава не пришлась ему по душе с самого начала, и нынче
он лишь убедился в своей правоте. Девка была строптива, чужой князь
— слаб, терем — беден, а земля из песка и пыли почти не приносила
плодов.