Скор, ох, скор был князь. Коли удумал что, коли засела в голове
какая задумка — мало кому было под силу его остановить.
— Вече недовольно будет. Что княжну сам просватал, — воевода
покачал головой, разглядывая Ярослава.
Тот все прислонялся спиной к срубу и смотрел прямо перед собой,
запрокинув голову. Нахмурился в ответ на слова воеводы и скривился
в усмешке.
— Моя дочка — мне и сватать. А вече… что вече?.. Недовольные
всегда найдутся.
— Спешишь ты, Мстиславич, — попенял ему Крут, не сдержавшись. —
Больно лихо со всем управляешься, как бы не оплошать.
— Хочешь сказать, дядька Крут, так скажи прямо, — Ярослав
повернулся к нему и посмотрел в глаза. — А коли нет — то и нет.
Воевода тихо, недовольно закряхтел. А после звонко хлопнул по
раскрытой ладони кулаком.
— А и хочу, Мстиславич! Никак все не уразумею, нашто тебе девку
отсюда брать, со степью родниться. Где Ладога, а где — князь
Некрас!
— А где пути торговые, булгары да хазары, — князь коротко
вздохнул и откинул со лба волосы. — Мне нужно это маленькое,
неприметное княжество, воевода.
Сказал — как отрезал. По голосу ясно было, что Ярослав устал, и
впредь со своим воеводой обсуждать ничего не намерен. Крут,
досадуя, покачал головой.
— Укреплял бы ты лучше, княже, свой стол на Ладоге. Почаще б в
тереме бывал…
«… может, вовремя заметил бы, когда младший брат к хазарам утек,
тебя предать вознамерился».
— Еще посоветуешь, что, воевода? Правда, запамятовал я, когда ты
князем сделался, чтоб решать, как мне поступить следовало.
Такого Крут не стерпел. Вскинулся, стиснул тяжелые кулаки,
смотря на Мстиславича и видя в нем мальчишку, что вечно заглядывал
ему в рот. Тяжело покачал головой и зашагал прочь, так ничего и не
сказав. Ярослав разозлился, то было видно. Потемнели светлые глаза,
заходили под скулами желваки. Сорвутся еще, наговорят друг другу
злых, обидных слов — ищи после примирения!
«Уж нет, — яростно думал воевода, широкими шагами пересекая
двор. — Уйду. Пущай устыдится! Я ж добра ему, сопляку, желаю».
Была б его воля, ни за что не пошел бы Крут на праздничный пир,
не стал бы поднимать кубки за союз двух княжеств. Но перечить князю
в открытую никто не смел, и потому воевода весь пир просидел за
столом со столь смурным и мрачным видом, что никто не решался с ним
заговорить, вовлечь в беседу.