Звениславка почти добежала до хлева, когда услышала сдавленные,
глухие голоса, ругань и какую-то возню. Остановившись, она
обернулась в сторону клетей — пристроек к терему, где нынче жили
дружинники князя Ярослава. Напротив одной из них княжий отрок,
Горазд, катался по земле, сцепившись с кем-то из дружины ее дядьки.
Мальчишки колотили друг друга отчаянно. У обоих уже были разбиты
носы и шла кровь, разорваны и испачканы в пыли рубахи. Они свирепо
рычали, но в основном молча орудовали кулаками.
Звениславка тихо вскрикнула и тут же крепко зажала рот руками,
попятилась назад и заозиралась по сторонам.
— Вы что творите… — шепотом закричала она. — Увидит кто! — она
подбежала к ним, пытаясь разнять, и наконец узнала второго отрока —
Бажен, сын дядькиного воеводы.
Кто-то из мальчишек неудачно взмахнул кулаком и ударил
Звениславку в плечо, и та, пошатнувшись, упала в пыль рядом с ними.
А тем временем во дворе стало людно, слуги кликнули дружинников,
кто-то помог ей подняться и отряхнуть испачканное платье, и вскоре
на заднем дворе показался сам князь Ярослав — он шел в конюшню
проведать лошадей.
Мужики как раз растащили отроков порознь, крепко держа за плечи
и руки. У обоих по лицу сочилась кровь, в кровь же были разбиты
кулаки и носы. У Бажена заплыл синевой глаз, а Горазд морщился
всякий раз, когда кто-то касался левого плеча.
— Так, — только и сказал князь, поглядев сперва на одного да на
другого отрока. Он завел пальцы за воинский пояс на спине и
недовольно нахмурился.
Люди обступили их тесным кругом, внутри которого оказался князь,
двое провинившихся мальчишек и почему-то Звениславка. Верно, вид у
нее был такой, что мыслили, будто она в драке замешана али
причастна как-то. Она поспешно провела ладонями по подолу,
отряхивая пыль, и тыльной стороной запястья стерла кровь,
сочившуюся из уголка губ. Когда токмо успела?..
Горазд разглядывал пыль у себя под ногами и на князя не смотрел.
Мало кто решился бы обвинить его в трусости, и уж точно не
Звениславка. Каким был князь, когда отравили его воеводу —
вспоминать страшно. Она, девка чужая, над которой он не имел
власти, и то не отваживалась поднять на Ярослава Мстиславича
взгляд. Горячее сочувствие к отроку зародилось в ней.
— Что, стыд лицо жжет? — князь хмыкнул, но в голосе веселье не
звучало.