Воевода послушно сделал несколько глотков, отозвавшихся болью в
горле. Словно что-то разодрало его изнутри.
— Заживет через седмицу, — сказала проницательная знахарка. —
Пришлось тебя помучить, уж не взыщи.
— Как я тут… — со второй попытки получилось лучше, и воевода
почти сумел задать вопрос.
Почувствовав усталость, он откинулся обратно на лавку и
заскользил взглядом по сторонам. Выходило, что лежал он в горнице
князя, а вот его самого было нигде не видать.
— Где князь? — Крут приподнял голову, чтобы посмотреть на
знахарку.
— В клети с кметями. Отдал тебе горницу, чтоб никто не мешал
ворожбе.
Госпожа Зима говорила столь обыденно, столь спокойно, и воевода
сперва опешил. Ворожеи хоть и почитались всяко, но в народе их
побаивались, относились с опаской. Потому и селились они, подобно
кузнецам, на отшибе, подальше от прочих изб. Потому и редко когда
признавались открыто в своем даре.
— Что смотришь так? — весело спросила знахарка. — Мыслишь,
богиню Смерти можно одолеть травами да мазями?
Она покачала головой, словно мать, которая удивляется
несмышлености малого ребенка, и подошла к двери.
— Нужно князя твоего разбудить. Велел сказать ему, как только ты
очнешься, — сказала она и вышла из горницы прежде, чем воевода
нашелся с ответом.
По правде, он и не нашелся бы. В голове стоял густой туман,
бревенчатый высокий потолок время от времени плыл перед глазами.
Крут чувствовал слабость, которой допрежь не помнил. Приходилось
прикладывать усилия, чтобы просто пошевелить рукой, чтобы повернуть
в сторону голову! Не зря знахарка глядела на него как на дитя. Он
им и был нынче! Слабый и ни на что не годный.
Когда в горницу следом за Зимой Ингваровной вошел его князь,
воевода сжал края лавки ладонями и попытался приподняться, хотя бы
сесть, чтоб не лежать пред князем размазанной квашней!
Куда там! Все пустое! Разом на него зашикала знахарка, да
подвели ослабшие руки, и он без сил опустился обратно. Сумел он
приподняться, самое большое, на полпальца.
Ярослав Мстиславич махнул рукой. Знахарка и впрямь подняла его
прямо с лавки в клети, разбудив среди ночи. Токмо и успел, что
рубаху поверх порток набросить.
— Лежи, воевода! — велел князь.
Он стремительно пересек горницу и подошел к нему, опустился на
край лавки, с беспокойством заглянул в глаза.