– Видишь, Гейнцек, как хорошо, что мы уехали, нас хоть камнями не завалили.
– Аланд что-то строить собрался?
– Он говорил, что будет что-то достраивать.
– Даже к турнику не подойдешь.
– Он сказал здесь не появляться, пойдем к озеру, разомнемся вдали от посторонних глаз.
– И как долго все это будет длиться?
– Женщины вернутся, и для нас это будет знак к возвращению в Корпус.
– Идем, я не могу этого видеть. Я вообще перемен не люблю.
– А сам их просишь. Зачем тебе дальние гастроли? Рим сюда не приедет, да и Лондон вряд ли, для меня так и Мюнхен – у черта на рогах. Какая разница, где играть.
– Никакой, а вот без турника – проблемы. Еще подтянуться можно, если ветку покрепче отыскать, но всерьез не размяться.
С утра Гейнц был куда веселее и отправился на репетицию в довольно приподнятом состоянии духа.
Он приехал к одиннадцати, как договаривались, минут через десять подошел Ленц, четверть часа спустя подошел долгожданный пианист. Гейнц уже был вне себя от возмущения, что опоздание столь велико, а маэстро явно не торопился. Невысокий, жидкие, даже с виду как пух, мягкие волосы, узкое, тонкое лицо с узким носом, глаза карие, но светлые, водянистые, и заранее надменная улыбка-усмешка на тонких губах.
– Доброе утро, это с вами я играю, господин офицер?
Мундир Гейнца был поводом для иронии, а извиняться за опоздание пианист не собирался. Ленц, чувствуя недоброе в пристальном взгляде Гейнца, повел их в свободный класс.
– Что играем? – продолжал беседу пианист.
– Завтра концерт, и вы не в курсе, что вы играете? – уточнил Гейнц.
– Мне все равно, – продолжая беспечно, весело улыбаться, пожал тот плечами.
– Гейнц, Клаус – профессионал, он сыграет все что угодно, – попытался сбить напряжение Гейнца Ленц.
– Сонаты Генделя, – ответил Гейнц Клаусу.
– Клавир принесли?
– Это не совсем клавир, Клаус, это написано для двух инструментов, оба инструмента важны.
– Это понятно.
Гейнц протянул ему ноты, тот зачем-то повертел их, полистал и опять спросил:
– Что играем?
– Генделя, – повторил подчеркнуто сдержанно Гейнц.
– Ясно, какие номера?
Гейнц назвал номера сонат, раскрыл скрипку, тронул рояль, поморщился на опущенный строй.
– Здесь будем играть?
– Нет, в зале.
– Там нельзя сыграться?
– Там занято.
– Господин Ленц, здесь рояль опущен почти на полтона.
– Так вы подстройтесь, – посоветовал Клаус.