К Венцелю не заехать утром он тоже не может, ничего утром для Венцеля не изменится, если Вебер без объяснений не заедет. Венцель не знает, что с Гейнцем, для него все это будет выглядеть как общепринятая вежливая ложь.
Антибиотики Вебер вводил осторожно, Гейнц через какое-то время задышал ровнее и заснул. Вебер позвонил Клеменсу, ничего не объясняя, просил на час заехать. Тот удивился, но согласился, если Вебер пришлет за ним машину. Такси Вебер отправил, Гейнц спал. Все, о чем Вебер просил Клеменса, это последить за капельницей, объяснил, как ее отключить. Клеменс состояние Гейнца сразу определил, как полностью безнадежное, сутки сердце Гейнца, может, еще и протянет, но не больше. Он с удовольствием расположился рассматривать «экстренный чемоданчик», который Аланд собственноручно собрал Веберу.
Вебер приехал к Венцелю, тот открыл разбитый, вряд ли он спал.
– Клаус, быстро собирайся и поехали, Гейнцу очень плохо, у нас полчаса, скорее!
– Так я-то зачем?
– Поехали, ты поможешь мне, ты все равно уволился, тебе никуда не надо. Я не могу отойти от него, а может потребоваться.
Венцель без возражений и энтузиазма пошел за Вебером.
– Он меня не выгонит? – уточнил он в машине.
– Он без сознания.
– Так плохо?
– Хуже некуда. То, что ты вчера видел, это и был не Гейнц. Ему было плохо, а он пытался из себя героя строить, всем может быть плохо, это все только повод выкарабкаться. Главное, в дерьмо по уши не зарываться, во всяком случае, самому и целенаправленно. Помоги мне сейчас, Гейнц, очнется, поправится, и ты увидишь, что он совсем не тот, кто тебе в нем померещился.
– Я рад тебе помочь, Рудольф.
Венцель взглянул на Гейнца и не узнал его, вышел в другую комнату и наткнулся на стопку отложенных двойных фортепианных концертов.
– Что это? – спросил он у Вебера.
– Это я нам отложил, пока все это не началось. Посмотри, это то, что тут оказалось. Я пока буду у Гейнца, ты можешь закрыться, заниматься, там почти не слышно.
– Так ты вчера не шутил?
– Клаус, какие шутки? Но вот как все получается…
Клеменса с его принципиальным ничегонеделаньем и его прогнозами пришлось еще чуть ли не выгонять, так ему хотелось обо всем, что он обнаружил в чемоданчике у Вебера, расспросить. Вебер, прикрываясь словами безмерной благодарности, вытолкал его вон.
Вебер менял флаконы, вводил антибиотик, держал руку на пульсе Гейнца, так и не приходившего в себя, и перебирал в уме все события последних дней. Получалось одно к одному – виной всему была его мягкотелость. Не смог категорично ответит «нет» Гейнцу – пошел с ним играть. Гейнц мог повозмущаться, но к концертам он всегда относился слишком серьезно, чтобы его сорвать, тем более Клаус был готов, и это бы непременно выяснилось, если бы репетиция возобновилась. Потом он сам отнес Гейнцу ключи от машины, хотя понимал, что Гейнц едет в ресторан, что вряд ли там не выпьет вина (про то, что Гейнц напьется по-настоящему, он не мог и подумать, такого не бывало). Он не смог забрать у друга его машину, а стоило, доехал бы на такси он, а не Вебер. Видно было, что Гейнца повело, он делает не то, что нужно, но Вебер не вмешивался. И то, что Гейнц не разбился, не утонул, – чудо, а то, что с ним творится теперь, – факт. И Вебер бессилен перед его недугом, он не может ничего, кроме того, чтобы по часам вводить лекарство, делать вливания, ухаживать за телом, горящим в жару. Он ничего не может.