- Ну, отъехал и отъехал, пес с ним, - раздраженно хмыкнув,
Никита Петрович поднялся на ноги. – Тиун его мне, чай, не
откажет…
- Тиун без монеты не даст!
- Не даст, батюшко, - с поклон подтвердил и второй слуга –
Семка. Чернявый, осанистый, он чем-то походил на медведя… хотя в
том же фехтовании временами проявлял недюжинную ловкость!
- Не да-аст! – скривившись, передразнил помещик. – Чтоб вам
девки так отвечали. Ладно… Что, у нас совсем ни копеечки нету?
- Совсем, милостивец, - парни смущенно переглянулись. – Ни
копеечки, ни даже пула медного не завалялось.
- А ежели поискать?
- Так вчерась искали уже. И – третьего дня.
- Да-а… - вздохнув, Бутурлин почесал роскошную свою шевелюру. –
Водка-то у них есть… Только тиун-управитель хомякинский ее под
честное слов не даст, тут вы правы. Может, обменять на что? Вот
ведь мысль, а? Выменять! На что только? Ну, давайте, давайте,
мозгами-то шевелите, думайте! Не все ж я один за вас башкой
работать должен.
- Может, батюшка… - Ленька нерешительно покачал на руке
шпагу…
- Я вот те за таки слова высечь велю! – тут же взвился Никита. –
Ишь, что удумал, телятя! А биться, коли государь призовет, чем
будем?
- Так, Никита Петрович, свет… Рогатины ж есть! Да ослопы!
- Сами вы ослопы!
И короткие крепкие копья – рогатины, как и увесистые, утыканные
гвоздями, дубины – ослопы – в хозяйстве Бутурлина, конечно,
имелись. Даже короткая пищаль была – карабин рейтарский…
Эх, пойти бы в рейтары! Добраться до Москвы, записаться в полки
иноземного строя… капитаном или, хотя бы, сержантом! Государь все
дает – и жалованье, и амуницию, и… Только вот берут туда далеко не
всех служилых… без связей – и думать нечего! А откуда у
мелкопоместного дворянина связи в Москве? Вот, то-то же…
Может и впрямь – заложить шпагу? Их ведь четыре штуки. Два
клинка – хорошие, миланской работы, и два так себе… один так и
вообще уже проржавел… вот его-то и заложить, обменять на жбан
водки. Да уж! Хитрован тиун ни за что худую вещь не возьмет.
- Тьфу ты! Прямо хоть сам в холопы запродавайся! Неужто, на
усадьбе продать больше нечего? А ну, пошли-ка, поищем!
Вложив шпаги в ножны, вся троица направилась к усадьбе. Впереди
шагал сам хозяин, дворянин, помещичий сын Никита Петрович Бутурлин.
Синеглазый, высокий, жилистый, с подстриженной вполне по-европейски
бородкою и пышной темно-русою шевелюрой, он был одет в немецкой
платье – рубаха с отложным воротником-кружевом, легкий кожаный
жилет – колет, короткие штаны – кюлоты, уже по модному, без всяких
там буфоф-разрезов, как носили еще лет пять – десять назад.
Немецкое платье удобно – и не жарко, и видно сразу, что не простой
человек идет. Так половина ближнего - Тихвинского - посада
одевалось – всякие там таможенные дьяки, толмачи, лоцманы.
Настоятель обители Тихвинской, Богородичного Успенского монастыря,
архимандрит Иосиф уж как с этим боролся, многим епитимью накладывал
– а все без толку. Ну, удобней просто… Да и в том же Ниене средь
остальных не выделяться… Так и отче Иосиф махнул рукой – пес с
ними. А ведь архимандрит был в тихвинской земле – главный. Посад-то
и землицы вокруг на многие версты – все Нагорное Обонежье
новгородское – обители принадлежало. И все монастырю были должны.
Купчишки все, мастеровые, крестьяне… толмачи, лоцманы…