Алана опасалась, что мать скажет,
мол, им пора писать письма и собираться в дорогу, но Вила покачала
головой:
- Нет. Не верю. Я сама, своими
глазами видела их всех. Каждого. Всех мертвыми. Не осталось никого.
Герцог Даор Карион - величайший артефактолог Империи. Может быть он
нашел способ обмануть книги. Не будем высовываться.
.
Уже глубокой ночью Алана вертелась,
не в силах заснуть. Ей казалось, что произошло что-то значительное,
и что это как-то касается ее. Она проваливалась в сон, снова
проживая рассказ Вилы об ужасных событиях почти тридцатилетней
давности, и опять просыпалась, будто выдернутая призрачной сетью на
поверхность. Сердце колотилось в горле и на кончиках пальцев,
дыхание никак не успокаивалось.
«Тебе был всего годик, а мне только
исполнилось шестнадцать, - шептала Вила дочке, пока Лас, приемный
отец Аланы, спал. В глазах Вилы стояли слезы. - Я прислуживала на
кухне, помогала матери, как ты помогаешь мне. Но там была совсем
другая кухня. У герцогов Вертерхардов был громадный замок, высокие
белые стены, острые башни, сотни комнат… Такой красивый! Таких
больше нет. Он был как будто из мира Света. Стены переливались
перламутром, камень дышал, я любила прислоняться щекой к кладке - и
ощущать ответное тепло. Теплые камни, даже ночью, представляешь? О
них можно было греться в морозы. Я знаю, они специально так
сделали, чтобы никто не мерз. Их очень любили. Никто и никогда не
предал бы их.
Все произошло так быстро. Я до сих
пор не понимаю. Я была в подвале, когда все началось. Камни
содрогнулись, будто кто-то из-под земли ударил в фундамент, а потом
еще и еще. Но стены устояли, только вибрировали, как колокол, и
этот гул был таким невыносимым, что мы все попадали на землю,
закрыли уши руками. А когда звук прекратился, многие остались
лежать без сознания. А я выбежала посмотреть, что происходит. И во
внутреннем дворе увидела... их. Они лежали на снегу, кровь была у
них на лицах, тянулась сразу из глаз, носа, ушей и рта... Такие
жуткие красные ручейки. И их дети были мертвы, все до одного, все
пятеро. Там же, рядом, прямо посреди клумбы, будто кто-то выложил
их аккуратно, по росту. Вокруг никого не было. Они не дышали, и к
ним было очень страшно подходить. Я побежала в галерею, где должна
была убирать лавки моя мама... Она тоже... - Вила рыдала. - И
другие слуги, которые убирались там, тоже... И никого. А потом я
услышала крик ребенка. Я нашла тебя в снегу, кто-то закопал тебя
вместе с люлькой. Твоя мама... она была очень доброй и хорошей
женщиной. Она много раз помогала мне. Я боялась, что меня найдут,
но не могла тебя там оставить. Никто за нами не гнался: после
исчезновения белой семьи, до безымянных слуг никому не было дела,
но я все равно бежала, не останавливаясь. Черные искали виноватых,
они покарали красных. Я думала, черные решат, что и я к чему-то
причастна, раз смогла выжить, и заберут меня, а ты погибнешь от
голода. Было очень холодно, я останавливалась на ночлег в хлевах,
пока не добралась до Желтых земель. Ты представляешь, какие морозы
стоят зимой на севере? Я думала, мы замерзнем до смерти. Но этот
амулет, - Вила показывала Алане на спрятанный у сердца приемной
дочки серебряный змеевидный крест, - он сохранил тебе жизнь».