Смерть, как и любого другого человека, Александера страшила. За
уклонение от службы в армии, сына русского эмигранта ожидали тюрьма
и возможно смерть. Поэтому, выросший в Германии, но воспитанный в
русской общине, он был вынужден пойти служить третьему рейху.
Молодой человек, с малолетства ассоциирующий себя с Россией,
помнил наказ родителя, что родина у человека может быть только одна
и отдать за неё жизнь святая обязанность честного человека. Он
верил в это, мечтал увидеть страну, где находились могилы его
предков и защищать её, как когда-то защищал его отец.
Он был с нами честен, когда вывалил это всё, кому, как не мне
судить об этом. Как там говорится? Мы в ответе за тех, кого
приручили.
Что? Кто-то котиков заводит, а у меня будет такой "питомец".
Я смотрел на лейтенанта Лобанова, в ожидании ответа. — Он не
нацист, сдался при первой возможности.
Лобанов не стал спорить, сказал, что обсудит с Леонидом. Знаю
такие обсуждения, после них люди пропадают. Пришлось забить на сон
и присматривать за ними, чтобы не начудили.
На посадку позвали в половину четвёртого, когда до рассвета было
ещё далеко. Думал будут какие-нибудь процедуры предполётные,
проверки, или погрузки, но оказалось, что всё уже готово. Пришли –
за нами двери закрыли и самолёт начал выруливать на взлёт.
Наверное, стрёмно так взлетать, у лётчиков же нет моих
способностей.
Про удобства салона рассказать? Их не было, кроме узких
скамеечек, на которых и сидеть было трудно, лежала груда овчинных
полушубков и мешок с унтами. На этом, забота о пасажирах
заканчивалась. Мне было плевать на всё – начало лихорадить. Одел
безразмерные унты, взял два полушубка и лёг в хвостовой части. На
меня посмотрели и пристегнули ремнём к полу, словно я был каким-то
грузом. Кажется, умудрился заснуть до того, как мы взлетели.
— Сзади заходит! — Разбудив, мимо меня пробежал один из членов
экипажа. — Юру осколком задело!
— Лёня! — Меня бил озноб. — Что стряслось!
— На раму наткнулись! — Прокричал он. — Наши в него стрелять
начали, а фашисты в ответ! Кого-то ранили!
Вражеский самолёт летел много выше и похоже преследовал нас.
Пилоты ругались, но похоже ничего страшного в этом не видели.
— Лейтенант, скажи, чтобы меня к пулемёту пустили!
Десять минут на споры, две минуты на пристрелку и враг падает,
разломанный на две части. Я даже успеваю рассмотреть одного из
немцев. Двое других мертвы, а этот пытался выброситься с парашютом.
Не успел.