— Димыч, держи! — торжественно
протянул он слегка помятую купюру. — Ты мне в прошлом году взаймы
дал, возвращаю! — пояснил он, видя моё замешательство.
Я взял трёхрублёвку, после чего
детина дружески хлопнул меня по плечу и добавил:
— Сегодня вечером приходи на дискач,
Горшковских лупить будем!
О чём идёт речь, я толком не понял,
но уточнить подробности не позволил директор завода, прикрикнувший
на моего собеседника:
— Хренин, отстань от человека! Не
успел Дима приехать, как ты его опять в свои авантюры
втягиваешь!
— Обижаете, Пал Палыч… — протянул
небритый детина, успев при этом шепнуть мне, — встречаемся у ДК в
восемь вечера!
Что за ДК и кто такие Горшковские
осталось для меня тайной, которую я, откровенно говоря, не особо
хотел разгадывать. Ясно было лишь то, что Хренин являлся типичным
«рубахой-парнем», а местные нравы, как я успел убедиться в той же
Казани, не слишком-то и отличались от криминального Бронкса.
В своём кабинете директор вновь
принялся рассыпаться в любезностях в мой адрес, но я довольно
быстро огорошил его просьбой об увольнении. Бородатый Палыч
поначалу скорчил огорчённую физиономию и попытался переубедить меня
открывающимися передо мной «блестящими карьерными перспективами»,
но я был непреклонен.
На всём протяжении развернувшегося
между нами спора развалившийся в кресле «усатый нянь»
предупреждающе кашлял, хотя я и без его напоминаний осознавал свою
цель, и работа в Малых Вязьмах не вязалась с нею никак. Товарищ
Петрищев, конечно, не был предупреждён о таком развитии событий, но
в мой разговор с директором практически не вмешивался, и, надеюсь,
ничего не заподозрил.
Наконец, Палыч сдался, вызвал в
кабинет кадровика и велел тому срочно готовить приказ о моём
увольнении по собственному желанию даже без двухнедельной
отработки. На радостях я поручкался с директором ещё раз, после
чего нас сфотографировал для местной газеты неизвестно откуда
взявшийся журналист, своими повадками неуловимо напоминающий Гошу
Чмутина.
Тридцать минут спустя мы с Василичем
выбрались с территории завода и совместными усилиями сплавили
Петрищева, пожелавшего на прощание нам удачи и укатившего обратно в
Пензу. Глядя вслед волге, уносящей от нас областного чиновника, мы
переглянулись, и мой усатый компаньон одобрительно мне подмигнул —
наш план по скорейшему переезду из «родного посёлка» в Казань начал
осуществляться.