Прошёл день, другой.
Наконец, нашлись какие-то негры. Их
во французской армии полно лукошечко. Они наших товарищей и
исполнили.
- Не из нашего лагеря негры. Из
другого места их привезли. Здешние-то негры с нашими солдатиками
давно спелись, вместе за милую душу вино пьют…
Это опять же информация от Никифора
Федоровича.
В тот же вечер, как стало известно
про расстрел солдат из четвертой роты, нескольким фельдфебелям и
подпрапорщикам по темному времени от неизвестных хорошенько
перепало. Били сзади по голове. Кто это делал – не нашли.
Одного ефрейтора вообще зарезали.
- Подозревали его солдаты в
наушничестве, - просветил меня бригадный интендант.
Труп ефрейтора я освидетельствовал, а
потом его и похоронили без воинских почестей.
На следующий день бараки с нашими
полками гудели. Откуда-то стали известны подробности казни нижних
чинов из четвертой роты.
- Заставили их самих вырыть себе
могилу… Потом наш полковой поп предложил им исповедоваться и
причаститься. Они ему матерно ответили. Негры залп дали, но не всех
убили, некоторые были только ранены. В яме лежали и стонали. Дали
второй залп и стоны прекратились…
Мне так про всё это один из моих
фельдшеров рассказал. Не знаю, так ли было на самом деле. Может, и
иначе.
Глава 12 Слухи о революции в
России
Прошло несколько дней и всё
успокоилось.
Как-то само собой рассосалось.
Почему и как, я сказать не могу.
Нижних чинов бригады с утра до
поздней ночи загрузили муштрой, так, что дух им перевести было
некогда.
Мне от командира полка поступил
аналогичный приказ, и сейчас мои фельдшеры и санитары с перерывами
на прием пищи бинтовали, накладывали шины, носились как угорелые с
носилками. Тогда только и отдыхали, когда их в виде раненого на
этих самых носилках и перетаскивали с места на место.
Кормить стали хуже, зато вина было
вдоволь.
В ноябре нас вернули обратно на
фронт. Нам был выделен участок перед фортом Бремон и деревней
Курси. Они были заняты немцами. Позиции германцев были лучше – форт
находился на возвышенности и обстреливать противнику нас сверху
было весьма удобно.
День тянулся за днём, фронт стоял на
месте, ничего выдающегося не происходило.
Скука в обнимку со смертью…
Письма из России стали приходить с
большой задержкой, а когда их доставляли – читать там почти было
нечего. Цензурой половина строчек была нещадно замазана, а иногда -
и две трети.