- Сначала выгреби
и вынеси на помойку золу, - сказала тихо. – Потом принеси из сарая
дрова и уголь. Ключи, вон, на гвозде, у вешалки. Сарай номер
восемь. Помнишь, где сараи?
- Э…
- Там, - она
показала рукой. – На той стороне двора. Ты мимо них в школу
ходишь.
Точно, по дальнюю
сторону двора тянулся ряд сараев.
- Спасибо,
сестрёнка, - я наклонился и тихонько чмокнул её в щёку. – Что б я
без тебя делал.
- Пропал бы, -
серьёзно ответила она, развернулась и пошлёпала в
ванную.
Железным совком я выгреб в ведро золу из
двух печей, взял ключи и вышел во двор. Выбросил золу в мусорный
бак, нашёл сарай с нарисованной белой масляной краской восьмёркой
на дощатой двери, отпер висячий замок. Поленья были сложены у левой
стены, уголь лежал кучей в глубине сарая.
К этому времени
солнце уже поднялось, его лучи ударили из-за вершины сопки прямо в
открытую дверь. Куски антрацита заискрились на изломах, словно
драгоценные камни.
Совковой лопатой я
насыпал в ведро угля, накидал на левую руку поленьев. Запер дверь,
подхватил правой рукой ведро и понёс добычу домой.
Растопить печь
труда не составило – тот же костёр, только в топке. Смял старую
газету, положил сверху растопку, поджёг спичкой. Когда разгорелось,
добавил поленья. Теперь пусть маленько прогорит, и можно сыпать
уголь. То же самое со второй печью. Просто.
Пока огонь набирал
силу, я почистил зубы, принял холодный душ, растёрся
полотенцем.
Ещё вчера понял,
что горячей воды в доме нет. В том смысле, что из крана она просто
так не течёт. Чтобы помыть посуду, надо нагреть воду на газе. Или
разжечь устройство в ванной под названием «титан» - вертикальный
металлический бак двухметровой высоты. На ножках и с топкой внизу,
как у печи. Разжигаешь топку – огонь нагревает в титане воду. Можно
мыть посуду, стирать или мыться самому. Примитивная штука, но
другой нет. Значит, буду привыкать. Хотя что там привыкать, я и на
Гараде принимал по утрам холодный душ. Для здоровья
полезнее.
- Ты бы полегче с
холодной водой, сынок, - сказала мама, когда я вышел из ванной и
сел за стол. – Простудиться только не хватало сейчас.
Яичница с колбасой
пахла умопомрачительно.
Я намазал маслом
кусок белого хлеба и набросился на неё, как голодный стлак на
зарезанную ульму.
«Как волк на овцу,
- перевёл я про себя. - Будь внимательней, Серёжа Ермолов, не скажи
подобное вслух. Оно, вроде, и ничего страшного, особенно с учётом
последствий травмы головы, но лучше не надо».