Подошедшая Прасковья Лукьяновна поймала ермилов взгляд и едва
заметно покачала подбородком. Газовая гангрена. Даже если сообщить
отцу прямо сейчас, он не успеет вернуться, а ближе хирургов нет.
Женщина умрёт, отравившись продуктами гниения собственного тела, и
никто не сможет ничего сделать.
Сейчас он откроет рот и скажет леснику, что остаётся только
молиться, как когда-то сказал врач его отцу. Мама умирала двое
суток, истекла кровью, так и не сумев вытолкнуть младенца из тела,
Ермила в её комнату не пускали, но он всё равно сидел у порога,
жадно вслушиваясь в звуки за дверью. Как каждый день говорят сотни
не имеющих должной квалификации докторов тысячам больных и их
родственников.
А где-то на другом конце Европы живёт девушка, которая
предназначена ему судьбой. И которая сейчас занимается своими
делами, ни о чём не подозревая.
Ермил с усилием разомкнул губы:
- Готовьте операционную.
***
Сгиб локтя кольнуло. Онората поморщилась: только не сейчас! Её
первое выступление в Париже и так было чересчур волнительным, не
хватало только сбить себе настрой неуместной болью. Такая большая
сцена, незнакомая публика, а тут ещё и Элихио потянул ногу, вместо
него поставили Луиса, с которым они толком не успели
сработаться.
Девушка сжала одну руку другой, впившись ногтями в буквы имени
на запястье. За годы связи у них с её родственный душой уже
сложилось что-то вроде знакового языка: если Онората так делала, он
понимал, что она занята и, как правило, давал ей час-другой
времени. Онорта суетливо поправила приколотый поверх узла волос
золотистый гребень с короткой газовой вуалью, глубоко вдохнула.
Перекрестилась, шепнув несколько коротких слов молитвы, как всегда
делала перед выходом на сцену. Музыка уже звучала, стирая
неуверенность, сомнения, страхи. Онората шагнула на сцену и через
секунду уже ни за что не волновалась. Она — Фея Огня, её дело
гореть, обжигая всякого, кто взглянет или прикоснётся.
...Она не сразу поняла, что нога её не слушается. Сначала
оскользнулась в луже чего-то мокрого, разлитой по сцене, упала,
нелепо взмахнув руками. Выпала из ритма, испугалась, попыталась
встать, чтобы поскорее исправить свою оплошность, мимоходом
подумала, что после такого позора не быть ей больше примой... Из
широкой раны на её голени ручьём текла кровь, заливая чёрные пуанты
с оранжевыми лентами. Онората не веря своим глазам протянула руку,
коснулась раны и увидела, как глубоко в ней с тихим скрипом
разделяется на две части кость. И только тогда почувствовала
боль.