Дом отчиму она не отдаст. Хватит с него
ее приданного, что он использовал на покрытие своих
долгов. Льер Брусли всегда говорил:
— Мэдди, дорогая, там были сущие крохи. Это даже стыдно
назвать приданным. Каких-то пара сертенов.
Но Мадлен ему не верила. Она была слишком мала, чтобы
запомнить точную сумму, оставленную отцом, но зато прекрасно
помнила, что мать для ее свадьбы отложила отрез прекрасного
узорчатого шелка на подвенечное платье и свой жемчужный
гарнитур. После смерти матери из ткани в комнате сводных
сестер сшили шторы. Куда делось ожерелье и сережки никто
не знал, а отчим и вовсе уверял, что его никогда
не было, и Мадлен его придумала, помешавшись
от горя, когда умерла ее мать.
Про дом он наверняка скажет то же самое. Нет. Лучше
умереть, чем видеть, как отчим вырубает розы и сжигает
бабушкины вещи. Если бы ей было что заложить... хоть
те же жемчуга... она бы вызвала мага...
Но у нее не было жемчугов. Если только бабушка
не оставила что-нибудь в тайнике, о котором забыла
сообщить внучке.
Сидя в мрачной задумчивости Мадлен и не заметила,
как на скамейку к ней кто-то подсел. Скоро должен был
прибыть поезд, и на площади собралось много народа.
Появились цветочницы, продавцы газет и носильщики
с тележками. Она не хотела смотреть на незнакомца
и лишь окинула его беглым взглядом. Молодой военный маг
в синей униформе. Высок, крепок, может, даже чуть-чуть
полноват.
— Льери скучает? — спросил он игривым тоном
и подкрутил усы. — Вам скрасить одиночество?
Я многое умею.
— Льери не до вас, — ответила она, но, лишь
бросив на грубияна резкий взгляд, осеклась.
Лицо этого человека показалось ей знакомым. Голубые глаза,
высокий лоб, залысины, светлые волосы. Только мешали пышные завитые
усы цвета пшеницы. Он сально улыбнулся и игриво повел
бровями.
— Неужели не узнала?
Смех его оказался Мадлен более знаком, чем внешность.
— Лиланд? Братишка? Ты?
— Кто же еще!
— Как тебе не стыдно! — Мадлен легонько ударила
его в плечо, — Подкрадываешься вот так. Пугаешь.
А если бы...
Ее двоюродный брат пожал плечами и обезоруживающе
улыбнулся.
— Ничего не мог с собой поделать. Ты стала
такой красавицей. Еле узнал тебя.
— Тебя тоже...не узнать.
Они не виделись много лет и связь поддерживали
исключительно письмами. У Мадлен была его фотокарточка еще
со времен университета. На ней Лиланд казался таким
важным, таким торжественным, не похожим на нескладного
подростка, которым она его помнила, и тем более
не похожим на того мужчину, которого девушка видела перед
собой. Сейчас Лиланд стал крепким джентельменом, его пшеничные
волосы были коротко острижены, щетина сбрита,
а в смешливых голубых глазах появилась серьезность,
которой Мадлен не помнила.