– «Ласточка» – место публичное. Кто захотел, тот и пришел. Мы им
спели, они похлопали, потом разошлись как в море корабли! Никто
никого не видел, никто никого не знает.
– Зря ты так, – попытался уговорить меня Изяслав. – Можно
хорошие деньги поднять…
– Так я не против. Идите, зарабатывайте!
– Прости, но без тебя не получится.
– Пардон, это ещё почему?
– Ты ведь у нас главный по блатным песням. Люди тебя хотят
услышать!
– Нет!
– Николай, – солидно, как ему показалось, откашлялся Владимир
Порфирьевич. – Это, в конце концов, даже как-то не благородно.
Публика хочет вас услышать, а … хм… коллеги, немножечко
заработать.
Белогвардейца понять можно. Уркам его полковые куплеты не
интересны, а денежки потихоньку выходящему в тираж Казанове нужны.
С одной мадам он только что расстался, а для охмурения следующей
требуются затраты.
– Неужели ты боишься? – попытался взять на слабо Сергей.
– Мон шер, в том месте, где вас учили подначивать, я преподавал.
Поэтому не надо чесать меня против шерсти, я и так красивый! Просто
моё кредо – не иметь дело с уголовниками. Кодекс – мы должны
чтить!
– Можно подумать, тебя зовут грабить банк или что-то
подобное!
– Кстати, а ты-то что суетишься? Или на малине, куда нас зовут,
есть пианино?
– Не знаю, я аккордеон возьму.
– Погоди-ка, у тебя есть аккордеон?
– Как ни быть, – изобразил из себя змея искусителя пианист. – И
я бы даже мог его одалживать хорошему товарищу…
Господи, зачем я согласился?! Ведь чувствовал же, что добра от
этой халтуры не будет! Но… Видите ли в чем дело. Гитара –
инструмент тихий, можно сказать, камерный. На ней хорошо лабать в
маленькой комнате в кругу друзей, а вот в мало-мальски больших
залах звук теряется, потому как никакой усилительной аппаратуры ещё
нет, и не предвидится. Я, собственно, по залу потому и хожу, чтобы
ближе к зрителю быть. Мелодию донести…
Гармоники – дело другое. Ими можно и в атаку поднимать. Голова
внезапно заболела и в ней вдруг возникло воспоминание прошлого
владельца…
Зима девятнадцатого года была лютой. Половина конского состава
погибло от бескормицы, а оставшиеся лошади больше походили на
обтянутые шкурой скелеты. Но война ждать не будет и наш эскадрон
построенный «пешим по конному» [2] марширует к линии фронта.
Впереди вышагивают сразу четыре гармониста и, яростно раздирая
меха, жарят «Лезгинку», а некоторые ещё и подпевают, ревя в
простуженные глотки: