А самое отвратительное — к
сожалению, горю и жалости примешивалось гаденькое, еле ощутимое
облегчение из-за того, что больше не нужно заниматься улаживанием
чужих судеб.
И это вызывало ненависть к самой
себе, потому что в данный момент облегчение выглядело совершенно
неправильным, неуместным и нечеловеческим чувством.
Из глубин истерики грубо вырвал
истошный крик:
— Тётя! Тётя нечисть!
Лиза враз позабыла о мёртвых и
вскочила, понимая, что живому «агнцу» она гораздо нужнее.
Маленький «пастырь», так и не
развязавший ноги, полз, подтягиваясь руками, в сторону младшей
девочки. А та, даже не пытаясь убежать, прижималась к трупу
толстяка, в ужасе смотрела на Епифана и взахлёб рыдала.
Петрович в несколько широких шагов
оказалась между жертвой и убийцей, наклонилась, схватила мальчика
за ворот, подняла в воздух, хорошенько встряхнула и неосознанно
оскалилась:
— Ты что творишь?!
— Ах-ха, ты всё-таки богомерзкая
нечисть, — рассмеялся Епифан. — У тебя сейчас лицо такое страшное,
и глаза красным светятся! Как молитву обошла, дитя ада?
— Молитвы монстров на меня не
действуют, — прошипела Лиза и вдруг замолчала. — Что это у
тебя?
Не выпуская Епифана, Лиза рванула
хламиду на его груди. Раздался хруст разрываемой ткани, обнажилась
бледная грудь, а также рисунок, краешек которого секунду назад
мелькнул перед глазами девушки. То ли шестерёнка, то ли чёрное
солнце, словом, что-то круглое и зубчатое, расплывчатое и нечёткое,
будто татуировка, набитая на рёбрах, под кожей. Точь-в-точь, как у
мэра Гомеля на лице.
— Что это?
— Где? Отпусти меня, бесовское
отродье! — Епифан стал извиваться, как глист, размахивать руками,
но крепко связанные ноги мешали. — Пусти, нужна пятая смерть,
нужна, иначе всё насмарку!
— Что за татуировка, что она
означает?
— Дети Еноха не оскверняют тела
картинками! Пусти, богопротивная тварь!
Лиза смотрела на рисунок, не
отрываясь. Наконец-то напомнил о себе нюх на опасность, угаснувший
в ту же секунду, в которую бандиты нашли под землёй свой конец.
Постепенно исчезали все чувства — и стыд, и горечь, и жалость, и
даже облегчение. На смену им приходила железная уверенность, что
этот ребёнок не должен вырасти.
— Нужна, нужна пятая смерть,
необходима... — бормотал Епифан и на весу, беспомощно и бестолково,
колотил девушку кулаками.