Когда начались разбирательства, те
немногочисленные друзья, что у меня были, пропали кто куда. В лицо
мне никто ничего не говорил, практически все просто тихо и мирно
устранились. Лишь пару приятелей, что примечательно, не оставшихся
в столице, а уехавших в разные концы страны, не прекратили общение,
пусть и только в письмах. И одна столичная приятельница. И такой
малости мне хватало, чтобы не чувствовать себя совсем уж
брошенной.
А вот мама… Запрета на посещения не
было. Ничто не мешало ей выделить хотя бы три дня и приехать ко
мне. Ничего и никто, кроме отца.
«Она понесет заслуженное наказание,
нечего к ней мотаться», — так он заявил, будто меня и не было тогда
в комнате.
Отец хотел добавить к официальному
наказанию еще и временное отлучение от семьи. Фонсо, разумеется, не
пошел на это. А вот мама перечить не стала. Ограничилась лишь тем,
что снабдила меня некоторыми полезными амулетами, которые помогают
в быту, и дала немного денег. Гордость я тогда засунула куда
подальше — понимала, что отказываться даже от такой помощи,
поступать себе же во вред.
В глубине души я была уверена, что
несмотря на посильную помощь, мама, также, как и отец, считала меня
виновной. Из-за чего и не была особо против приказа отца. Возможно,
она так поступала неосознанно и ей казалось, что она лишь уступает
воли мужа.
И вот теперь я шла навстречу
человеку, которого безумно любила и также глубоко не понимала.
Чистые дорожки с гравием, словно на
них никогда не попадал снег, аккуратные, будто по линейке
выровненные сугробы вдоль этих дорожек, над ними — чуть
припорошенные кусты, также идеально ровно подстриженные. Черные
ветки рябин с ярко-красными гроздями ягод. Толпы людей, которых
привела сюда в первую очередь комфортная температура — легкий
морозец, чтобы не таял снег, но и не кусал за щеки. Таким я увидела
парк, когда вошла в него. Вспомнилось, что когда-то мне целый месяц
запрещали тут появляться. Теперь уже об этом случае я вспомнила
практически без злости. Хотя, когда шла мимо гвардейцев у входа,
еле ощутимый озноб испуга прошелся по позвоночнику.
Воздух тут действительно был
особенным — дышалось легче, настроение улучшилось. Хотелось
улыбаться, радоваться невесть чему. Да пусть вон той синичке, что
пристроилась у кормушки, щелкая семечками. Возможно, как и говорил
Падуану, в императорском парке сохранились положительные эманации,
поэтому это место и было таким теплым, тихим, несмотря на огромное
количество гуляющих людей.