...Установление личности Серафима Петрова Мартынова,
девятнадцати лет от роду, православного вероисповедания, мещанина,
родившегося в Москве, постоянного места жительства в Москве не
имеющего, спрашивать у сестры его Натальи, проживающей в доме нумер
пятый по Четвёртому Красносельскому переулку, много времени не
заняло — как я понимаю, Шаболдин всё это надиктовал писарю по
памяти. Сам Мартынов сказанное приставом не подтвердил, но и
отрицать не пытался. Держался воришка уже не так фасонисто, как
ночью, не иначе, начал осознавать своё незавидное положение.
Кстати, а пристав-то, похоже, не ошибся — на мои ордена Мартышка
пялился с несколько обалдевшим видом.
— Я тебе, Мартынов, говорил в прошлый раз, чтобы ты мне больше
не попадался? — вопросил Шаболдин и сам же ответил: — Говорил.
Тогда ты по малолетству своему в исправительные работы угодил, а
теперь вот на каторгу отправишься, нянчиться с тобою никто уже не
будет.
Незадачливый воришка горестно вздохнул.
— И заметь, Мартынов, — продолжал пристав, — отправишься
надолго. Ты же по дури по своей большого человека обокрасть
пытался. Его сиятельство боярин Левской на войне отличился, у
самого царя-государя нашего в чести, а сестра его сиятельства за
меньшим братом царя Фёдора Васильевича замужем. Тебе судья за то,
что ты у его сиятельства в доме буянил, отвесит от души, даже не
сомневайся! Лет на десять уж точно загремишь, никак не меньше!
С лица Мартышки можно уже было писать эпическое полотно
«Вселенская скорбь».
— Но смотри, Мартынов, ежели его сиятельство милость к тебе
проявит, то и судья сильно свирепствовать не станет. Вот только
милость эту заслужить ещё надо! — закончил Шаболдин вступительную
речь.
— Ваше сиятельство, помилуйте! — Мартынов вскочил с табурета и
бухнулся на колени. — Я заслужу! Я возмещу, у меня деньги есть! Мне
на десять лет на каторгу никак нельзя!
— Всем, значит, можно, а тебе вдруг и нельзя? — усмехнулся
я.
— Нельзя, ваше сиятельство, вот прям совсем нельзя! — чуть не
плакал Мартынов. Уж на десять лет точно нельзя! Сеструхе моей
Натахе дочку поднимать, а мужа у ней нет, один я и помогаю! Бес
попутал, простите дурака!
— Бес, говоришь? — с подчёркнутым недоверием переспросил я,
когда двое губных вновь усадили Мартышку на табурет. — А мне вот
сдаётся, что и не бес вовсе... Деньги, говоришь, есть? Сестре
отдай, мне они без надобности, своих довольно. Но вот кто их тебе
заплатил, ты нам с господином старшим губным приставом давай
рассказывай. Ты же не по собственной блажи ко мне в дом залез, а по
чьему-то наущению, да за деньги, верно?