Кстати,
именно князь меня со Смирновым и свёл.
А теперь вот Левенгаупт. Тоже в весьма и весьма преклонном
возрасте преставился, и тоже от этого не легче. Даже несмотря на
то, что мудрого немца я после окончания университета так больше
вживую и не видел, пусть и переписывались мы с ним, особенно в
последние три года, вполне себе оживлённо...
— Алексей Филиппович? — напомнил о себе Смирнов. Ну да, я как-то
выпал из разговора, огорошенный внезапным неприятным известием.
— Да-да, Иван Фёдорович, я вас слушаю, — отозвался я.
— Вы бы не взялись написать для «Московского вестника» некролог
любого угодного вам объёма? — спросил Смирнов. — Вы же были знакомы
с великим учёным...
Хм, а издателю палец в рот не клади... Ничего, впрочем,
удивительного, Иван Фёдорович не только книги печатает, но и газеты
с журналами, это его дело и его доходы. Но предложение написать
некролог я готов был принять. Я же и правда был знаком с
основоположником магиологии и учился у него, так что не видел
никакого для себя урона в том, чтобы сказать читателям «Московского
вестника» несколько добрых слов о своём учителе в благодарность,
пусть теперь и запоздалую, за науку. А вот пользу с того и я очень
даже могу получить — всё-таки из тех, кто оптом покупает артефакты
моего завода, почти все знают, кому принадлежит «Русский артефакт»,
и напомнить им о том, чей я ученик, будет вполне уместно. У меня,
как и у господина Смирнова, тоже своё дело есть, и к нему я тоже
могу приспособить этот, как сказали бы в бывшем моём мире,
информационный повод...
— Да, Иван Фёдорович, я обязательно напишу, — принял я
решение.
— Премного благодарю, Алексей Филиппович, — наверняка Смирнова
моё согласие обрадовало, но как раз радости я в его голосе не
услышал, то ли из-за особенностей здешней телефонии, то ли очень уж
старательно соблюдал Иван Фёдорович приличия — повод-то и вправду
печальный. — Только, покорнейше прошу простить, хорошо бы, вы
скорее управились. Посыльного ко мне отправить хоть сегодня на ночь
глядя можно, — обозначил издатель сроки.
Мне оставалось лишь пообещать, что сегодня сделаю, Смирнов самым
почтительным образом меня поблагодарил, на том и закончили.
Уже сообразив, как мне переиначить запланированные на сегодня
дела, и устроившись за столом с бумагой, пером и чернильницей, я
вдруг понял, что не помню, говорил ли когда-либо со Смирновым о
своей учёбе в Мюнхене, знакомстве с Левенгауптом и прочих моих
делах в Баварии. Напрягая разум и так, и этак, вспомнить всё равно
не смог. А поскольку до сего дня поводов жаловаться на память у
меня не имелось, выходило, что ни о чём подобном с Иваном
Фёдоровичем разговоров не было. Но откуда тогда господину Смирнову
известны такие подробности моей биографии? Само по себе оно и не
страшно, выйдет завтра газета с некрологом и о моём знакомстве с
Левенгауптом узнают многие, и узнавание это поспособствует моей же
пользе, но Смирнов-то знает уже сейчас! Выглядеть, пусть даже
только в своих же глазах, параноиком вовсе не хотелось, но
прояснить источники столь обширных познаний издателя желание
появилось, и весьма большое. Придётся опять к дяде Андрею
обращаться, он если сам и не знает, уж точно подскажет, у кого
спросить, а заодно очень убедительно попросит знающих людей быть со
мною откровенными. И ещё: если, как сказал Смирнов, Левенгаупт умер
вчера, то в мюнхенских газетах известие напечатали сегодня утром,
то есть за пару часов до того, как Иван Фёдорович мне позвонил. Хм,
с той скоростью прохождения информации, к которой я успел за эти
десять лет привыкнуть, такое как-то не особо вязалось. Кажется,
очень и очень многого я о человеке, выпустившем в свет мои
сочинения, не знаю...