А ненужные сюда приходили нечасто.
– Милости прошу, сударь, – улыбнулся я, открывая дверь деду
Федору с драгоценным чемоданом.
Вопреки ожиданиям, никто не бросился встречать нас у порога. Ни
сам уважаемый Соломон Рувимович, ни даже кто-то из его отпрысков.
Контора явно работала с самого утра, но почему-то выглядела так,
будто все внутри вдруг удрали через какой-нибудь запасной выход…
Может, так оно и было. Сыновья и прочие служащие отсутствовали
напрочь, а сам хозяин нашелся только в кабинете. Он скрючился за
подоконником и до сих пор пытался разглядеть что-то сквозь щель в
задернутых шторах, хотя на улице не происходило ровным счетом
ничего интересного.
И вид при этом имел весьма и весьма испуганный.
Соломон Рувимович и в нашу первую встречу не воплощал собой
отвагу и твердость духа, а теперь и вовсе напоминал замерзшего
воробья: нахохлился и старательно втягивал голову в покатые плечи,
а когда мы с дедом Федором зашли в кабинет – разве что не
подпрыгнул, разворачиваясь.
– Хвала Господу это вы! – прошипел он – так тихо, будто кто-то
мог услышать нас с улицы. – Что там случилось?
– Просто один барон с дурными манерами. – Я пожал плечами. –
Ничего особенного.
– Значит, мне не показалось… Это Грозин! – Соломон Рувимович
снова полез лицом между штор. – Он здесь?!
– Подозреваю, его благородие уже уехал, – отозвался я. – Можете…
Да поднимитесь уже, в конце то концов! Никто вас не тронет.
– Мне бы такую уверенность, юноша! Вот что я имею вам сказать:
Михаил Грозин – весьма опасный человек! – Соломон Рувимович кое-как
встал и тут же уперся руками в округлые бока. – И я бы не стал
завидовать тому, кто с ним поссорится. Вы ведь не?..
– Нет, не думаю. – Я указал на чемодан в руках деда Федора. – Но
он явно намекнул, что мы взяли… кое-что чужое.
– И привезли это сюда, ко мне?!
Соломон Рувимович дернулся, подпрыгнул и выпучил глаза так, что
я всерьез начал опасаться, как бы они не выскочили наружу
окончательно. Видимо, Грозин и правда имел весьма однозначную
репутацию – раз уж одно его имя заставило владыку финансовой
конторы, матерого столичного дельца носиться по кабинету, как
перепуганного цыпленка по курятнику.
– О горе мне, горе! – Соломон Рувимович картинно схватился за
седеющие черные кудри. – Нам всем конец, совсем конец, судари!