Но уж лучше так, чем слушать эти вопли.
– Господь милосердный… благодарю. – Соломон Рувимович несколько
раз стукнул зубами о край стакана и закашлялся. – Прошу, не
подумайте, что я спятил – но ваши… ваш поступок может дорого нам
всем обойтись.
– Не сомневаюсь, – вздохнул я. – Если уж мы сцапали средства,
которые кто-то привык считать своими. Впрочем, разве может один
человек, даже Владеющий и титулованный дворянин, быть настолько…
опасным?
– Может! Если его имя… Михаил Грозин. – Дрожащий голос снова
перешел на шепот, так и не отважившись произнести имя барона в
полную силу. – Если хотя бы половина из того, что о нем говорят –
правда, нам всем…
– Это я уже слышал. – Я бесцеремонно уселся прямо на стол,
нависая над скорчившемся в кресле Соломоном Рувимовичем. – Если
даже ваш Грозин и правда связан с покойным Прошкой или другими
бандитами… Поверьте, кучка каторжан – точно не то, чего нам следует
бояться.
– Не все вопросы можно решить оружием или кулаками, друг мой. У
барона не только целая армия людей, но и весьма высокие
покровители… Даже знай я точно – не отважился бы назвать их имена.
Но если слухи не врут, – Соломон Рувимович еще понизил голос, –
Грозин выполняет для высшего света столичной знати то… То, что
принято называть грязной работой – и все сходит ему с рук!
– И это отличные новости, любезный. – Я скосился на застывшего в
дверях огромной статуей деда Федора. – Если с его благородием вдруг
случится несчастье – едва ли хоть кто-то поспешит на помощь.
Аристократы не станут… скажем так, афишировать подобные знакомства.
Более того – наверняка кое-кто из высшего света столицы предпочел
бы видеть Грозина мертвым, а не живым.
– Возможно, друг мой, возможно. – Соломон Рувимович понемногу
успокаивался. – Но вы даже представить не можете, что это за
человек – и на что он способен.
– Не вижу никаких причин беспокоиться, – усмехнулся я. – Если уж
мы заварили эту кашу – придется расхлебывать до конца. Вы приняли
решение, и менять его, пожалуй, слишком поздно… Даю вам слово,
любезный. – Я опустил ладонь на плечо Соломона Рувимовича. – Пока я
жив и нахожусь в добром здравии – никто не посмеет тронуть вашу
семью хоть пальцем. И с вашей головы не упадет ни единый волос…
Конечно же, если вы снова не приметесь выдирать их сами.
Не знаю, что подействовало сильнее – то ли понемногу
возвращающиеся способности, то ли нужные слова. А может, когда я
упомянул о делах, в испуганном человечке в кресле снова проснулся
финансист – он снова почувствовал себя в своей тарелке – и тут же
уселся ровно.