– Это почему? – поинтересовался я.
– Потому. – Дед Федор насупился и шумно выдохнул через нос. –
Крути баранку давай – и лишнего не спрашивай.
Вернувшись домой, я тут же плюхнулся спать, но даже утро не
принесло облегчения: перед глазами до сих пор мелькали циферки и
графы таблиц, и даже поездка в трамвае не смогла вытряхнуть их из
головы. В конце концов я вышел сразу после Николаевского моста и
дальше двинулся пешком, чтобы хоть немного проветриться.
Получилось – если не выдохнуть окончательно, то хотя бы
отключиться, и теперь ноги несли меня сами. За Мойку, потом налево,
мимо дворца Юсуповых. Прямо по улице, которую в этом мире вряд ли
назвали в честь декабристов. Поворот, еще поворот – и снова прямо,
до самого Гривцова… то есть, Демидова переулка – и потом по мосту
через Екатерининский канал.
И только на этой стороне я понял, куда пришел.
Кондитерская на набережной выглядела совершенно обыденно – и
вряд ли хоть чем-то отличалась от десятков подобных себе,
раскиданных по всему центру города. Да и была самой обычной… если
не считать того, что я определенно сюда ходил. Часто, чуть ли не
каждый день – кофе здесь всякий раз варили отменный.
В моем старом мире.
И здесь же в меня стреляли. Год назад, в марте девятьсот
восьмого… того девятьсот восьмого. То ли обычные бандиты, то ли
чей-нибудь ревнивый муж. А может, и политические, приняв за кого-то
другого. В те времена в Петербурге уже было неспокойно. Я так и не
узнал, кто желал мне смерти – били с той стороны канала, издалека и
в спину… и тут же удрали.
Удивительная штука память. Иногда забываешь чуть ли не целые
годы – и не из прошлого века, а совсем недавние. А иногда –
вспоминаешь то, что было сто лет назад. Без усилий и в мельчайших
подробностях, будто в замедленном режиме снова и снова смотришь
кино у себя в голове.
Вот я выхожу наружу из той двери. Чашки в руках уже нет –
осталась на столике. Есть газета, которую почему-то очень нужно
дочитать. Я замедляю шаг, пробегаюсь глазами до конца разворота,
качаю головой – видимо, статья мне не очень-то понравилась.
Сворачиваю листы в трубку и убираю под пиджак… нет, под бушлат –
апрель в том году выдался холодный.
Потом выстрел. Пуля бьет в стену, в лицо летит каменная крошка,
кто-то верещит…
– Вот так дела, – пробормотал я, касаясь неровных краев
кончиками пальцев.