- А сами, господин ротмистр? – Кошелев
отбрасывает в сторону обгоревшую спичку.
- От одной спички больше двух не
прикуривают. Меня буры научили в Трансваале, - привираю, конечно,
если буры кого и учили, то настоящего Гордеева, чье сознание сейчас
неизвестно где пребывает.
Сам я эту прекрасную байку уже не помню,
где прочитал.
- Так, а в чем суть? – Кошелев второй
спичкой дает мне прикурить.
- Когда от одной спички прикуривает
первый – бур заряжает ружье, когда прикуривает второй – бур
прицеливается, когда третий – бур стреляет. Буры хорошие стрелки.
Японцы тоже неплохие. Не надо давать врагу лишнего шанса.
Курим, прикрывая тлеющие огоньки папирос
ладонями.
- Думаю, надо дать людям поспать хотя бы
пару часов, - Скоропадский сминает окурок и втаптывает его сапогом
в дно окопа. А за полчаса до этого вашего «часа быка» поднять всех.
Но тихо, чтобы не спугнуть японца.
- Дельная мысль, господа.
Расходимся по своим подразделениям.
Темное небо затянуто тучами – звезд не
видно. Нахожу Соню, она сидит в блиндаже, перевязывая руку кому-то
из казаков Скоропадского. Пламя керосиновой лампы бьется в
стеклянной колбе, разбрасывая по дощатым стенам прихотливые
изгибающиеся тени. Громко трещат цикады. Почти оглушительно.
Странно, в окопах их не так слышно. Соня тихонько напевает себе под
нос…
«Вам не понять моей печали,
Когда растерзаны тоской,
Надолго вдаль не провожали
Того, кто властвует
душой…[2]»
Она не замечает меня, вся поглощенная
пациентом. Затянут последний узелок.
- Не туго? – Участливо спрашивает
берегиня казака.
- Да, что вы, барышня… - басит казак,
замечает меня и тут же тянется вскочить во фрунт, - Виноват,
вашбродь, заслушался, как барышня поет.
- Береги руку, Сеня, - напутствует она
пациента.
Тот выходит от нее с блаженной
улыбкой.
- Вы и имя его уже знаете, Соня?
- Мне спросить не сложно, а пациенту
приятно. И рука быстрее заживает.
- Жаль, что мое имя вы уже знаете…
Сажусь напротив и накрываю пальцы
девушки своими ладонями.
- А для вас у меня мазь припасена. По
няниному рецепту делала, - пальцы Сони развязывают повязку на моей
правой руке, сматывают бинт.
Девушка наклоняется над моей
травмированной конечностью. Роется в своем санитарном бауле, тонко
позвякивая какими-то баночками-скляночками.
Шевелю пальцами. Больно, но терпимо.
Кисть опухла, кожа неприятно зудит.