Протягиваю ей травмированную конечность.
Тонкие пальцы нежно ощупывают запястье. Наклонюсь к Сониному ушку и
шепчу еле слышно.
- И руку, и сердце…
Взмах густых ресниц, девушка буквально
пронзает меня своим взглядом.
- Не шутите так, Николя. Это
скверно.
- Я и не думаю шутить, Софья
Александровна…
- Господин ротмистр, вашбродь… - Иван
деликатно трогает меня за плечо, - один «язык» - тогось…
Преставился.
Поворачиваюсь к казаку, резко, едва не
вырвав руку из пальцев Сони.
- Как так?
- Пуля в спину от своих ему прилетела.
Видать, когда палить по нам начали, зацепило.
Пленный японец отмучился. Пуля вошла под
левую лопатку, видимо, зацепила, артерию – вся спина у жмура в
крови.
- А второй?
- Клювастый-то? Жив, очухался уже.
Наклоняюсь над связанным тэнгу,
разматываю ремешок, которым казаки спеленали его клюв. Тот щелкает
клювом, клекочет что-то по-японски.
- Кто такой? Имя, звание? Что делали на
нейтральной полосе?
Тэнгу продолжает клекотать зло на
японском. Без толмача не разобраться.
- Кто-то понимает по-японски?
- Господин ротмистр, позвольте
попробовать? – ко мне протискивается рядовой с погонами
«вольнопера». Похоже, из бойцов Кошелева. – Вольноопределяющийся
Красиков.
- Откуда знаете японский?
- Изучал в Петербургском
университете.
- Из студентов?
- Вольнослушатель.
- Попробуйте спросить его о звании,
подразделении и задаче, которую их группа выполняла на нейтральной
полосе?
Красиков, тщательно подбирая слова,
наклоняется над пленным тэнгу.
Крылатый что-то презрительно клекочет
ему в ответ и, похоже, сплевывает на сапоги толмача. Пунцовый от
ярости вольноопределяющийся поворачивается ко мне.
- Он, говорит, господин ротмистр, никто
из нас не встретит рассвет. Ругается поносными словами.
- Ну, насчёт рассвета, это мы еще
поглядим.
Приказываю отправить пленника в тыл. Там
есть, кому развязать этому существу язык.
- Обсудим ситуацию, господа? –
оборачиваюсь к Скоропадскому с Кошелевым. – Могу уверенно сказать,
что японцы затевают ночью какую-то пакость. Скорее всего, к
рассвету ждать атаки.
- К рассвету?
- В «час быка». В самый темный час. Час
власти смерти, черного шаманства и злых духов.
- Это во сколько по-нашему? – Кошелев
раскрывает портсигар и предлагает нам с будущим гетманом
папиросы.
- С часу ночи до трех.
Разминаем пальцами бумажные гильзы,
сплющиваем, как здесь и сейчас принято, прикуриваем от спички,
поднесённой Скоропадским. Жду, пока Кошелев и Скоропадский прикурят
сами, дую на дрожащий огонек на кончике спички. Гашу.