Чтобы прояснить догадки, я подсел к Наташке, все так же
страдающей над учебником, и прошептал:
— А что, у отца кто-то есть?
Она вскинула голову, хлопнула глазами недоуменно, потом поняла,
о чем я, и махнула рукой.
— Анька Лялина, ментовка, помощница его. Все про них знают.
Вот теперь я вытаращил глаза. Вспомнил Лику Лялину, грудастую
модницу из девятого класса, на которую заглядывался. И сумка у нее
крутая, и юбка, и обувь не изношенная. Зажмурившись, я выругался
так, что Борька, сидящий за столом, вскинул голову, и уши его чуть
повернулись в нашу сторону.
— Выйдем, — снова предложил я, смекнув, что Борька все-таки не в
курсе того, что его папа— ходок, и шестикласснику это знать
незачем.
Наташка закатила глаза.
— Ну ты как вчера родился!
Но послушалась, вышла со мной на улицу.
Нет-нет, это не та реальность, что я помнил! Или все-таки… Да, и
тогда были эти ночные загулы отца, иногда он пропадал по двое
суток, говоря, что на дежурстве или охоте, а я не вникал. Нет его –
и слава богу.
— Лика Лялина – ее дочь? – уточнил я.
— Типа да, — вздохнула Наташка. – И мать знает, но молчит,
боится, что уйдет.
Я снова выругался. Нам – сизые макароны с жуками, чужой этой
девке – модные шмоточки. Нам – подзатыльники и упреки, а там –
«принцессочка ты моя».
— Валил бы уже к ним, — проворчал я, пнул камень.
Он чуть не пришиб кошака, крадущегося к мусорному баку.
Вспомнился ночной крик мальчика из фильма «О чем говорят мужчины».
Мне хотелось так же заорать.
— Мы тогда с голода подохнем, — вздохнула Наташка.
— Не подохнем. Вот посмотришь – не подохнем, — зло бросил я. –
Мы без него так заживем, что все тебе завидовать будут.
Тем более, что жить ему осталось два года.
Когда его убили, я не плакал. Смотрел на его бледное лицо в
гробу, знал, что должен скорбеть, но не мог выдавить ни слезинки.
Угрызался чувством вины – у меня отца убили, надо ж хотеть покарать
злодеев, но в сердце была гулкая пустота, а в разуме – мысль, что я
должен исполнить его последнюю волю и стать военным. Так я
откупался от совести, от вины за равнодушие.
— Ха. Ты знаешь, где зарыт клад? – с горечью в голосе спросила
Наташка.
Я не удержался, постучал пальцем по своей макушке.
— Здесь. Клад зарыт здесь.
Проснулся я раньше будильника, потому что встала мама и
направилась на кухню готовить нам завтрак. Бедная Наташка, у нее ж
хронический недосып! Хочешь не хочешь — вставай, будь то даже
воскресенье. Я накрыл подушкой голову, но заснуть так и не смог.
Новая реальность заиграла новыми красками, и под маской
родительского равнодушия проступила перекошенная уродливая
рожа.